Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович

же ноне царь и есть! – закричал чей-то голос. – Царский указ нам прислал и волю дал! Вольные мы ноне, государевы, стало быть!

Аким покачал головой и сказал твердо:

– Батюшка-царь нам волю даст, как на Москву придет. Он ноне с супостатами воюет. Ему оружье надобно. Наш завод работать станет.

– Это как же? – послышался голос. – Опять, стало быть, угли жечь? Авзянские, сказывают, по домам пошли.

– Ты не путай! – послышался другой выкрик. – Про вольность там сказано, ай нет? – Сказано, – подтвердил Аким.

– А про землю? Что наша ноне земля, не помещикова, сказано?

– Сказано, да ране…

Но его больше не слушали.

– Коли сказано, так и ладно. Стало быть, могём до дому. И гуторить нечего. Земля, чай, там у нас дома… Вольные мы.

– Айда на деревню, ребята! Чего тут! – раздались отдельные голоса. Мужики стали отходить от Акима.

– Да стойте вы! – крикнул он рассердясь. – Волю всем дает царь Петр Федорович! Это правильно! Только работать надо! Пушки лить! Без оружья…

Но про заводскую работу мужики больше и слушать не хотели. Они всей толпой стали пробираться к задним воротам.

– Дурачье мужики, – сказал сверлильщик Цыган. – Им бы лишь до земли дорваться, а завод хоть пропадом пропадай. А нам-то как же, заводским, коли завод станет?

– Как же станет? – ответил Аким уверенно. – Пушки ж велено государю лить, бомбы.

– А какое ж нам-то, заводским, облегченье? – крикнул Федька, Акимов подручный. – Хоть бы в казаки забрали!

– Дурень ты, Федька, – оборвал его Аким. – А кто ж оружье государю лить станет? Ребята! – заговорил он вдруг новым, уверенным голосом. – Может, ноне свет увидим. Правды, может, дождемся. Петра Федоровича за то и с царства согнали, что он крестьянам облегченье сделать хотел. Не втолкуешь им, – прибавил он с огорчением, кивнув в сторону мужиков. – Им бы тотчас все. Поддержать надо батюшку-царя, покуда он супротивников повоюет.

– Для чего не поддержать, – заметил кто-то. – Платили бы лишь.

Рабочие постепенно расходились. Аким с удивлением смотрел на них. Никто как будто не понимал как следует, что случилось. Мужики, те, правда, сильно обрадовались, да не понимали они, что не сейчас еще воля. Поработать еще надо. А заводские будто и не рады.

Во дворе пустело.

Из дома управителя доносились пьяные крики, хохот. Беспалов угощал казаков и поил их управительским вином.

Глава одиннадцатая

Аким шел домой и земли под собой не чуял.

Какая его жизнь была? – с каторги на каторгу. На заводе-то двадцать лет спины не разгибал у горна. За печкой гляди, за поддувалом, медь кипящую дразни палкой, чтоб воздух вышел. Недоглядел – в ухо, а то розгами. Думал, так и жизнь кончать… И вдруг воля! Нашелся же такой праведный царь. Это его горе научило. Скитался, скитался, ну и навидался, каково народу на русской земле. Вот и поднял восстание. Только бы на царство ему скорее сесть. Повоевать всех царициных генералов. Оружье надо ему скорей наготовить. Уж я уговорю наших заводских, чтоб не выдали его, помогли. За них же за всех восстал он.

– Ну, Аким-простота, примай гостя! – крикнул вдруг сзади веселый голос.

Аким повернулся. Бродягу ему сейчас меньше всех хотелось видеть. Балагурить примется. Все ему смех.

– С тебя магарыч – продолжал тот. – Кабы не я, протянул бы ты ноги. Плетка-то не тетка.

Аким вздрогнул. Он совсем забыл про утро. Точно и не было его. И вспоминать неохота было.

– Не привел бы я их на ваш завод, – не унимался бродяга, – не видать бы тебе воли.

Правду ведь говорит он. Аким и сам думал это.

– Так это ты им на наш завод путь показал? – спросил он, входя в избу. – Спасибо, коли так, Иван. Садись, гостем будешь.

– На послугу я хват, – с важностью сказал бродяга, садясь на лавку. – Вашего-то разноглазого, думаешь, кто надоумил?

– Неужто ты? – спросил Аким, хмуро посмотрев на бродягу.

– А как же. Он меня было сейчас за стол сажал с казаками. Ну, я бутылочку взял да сюда. Надо и приятеля угостить.

Он вытащил из кармана бутылку водки и поставил на стол.

– Хлеб да луковица найдется? – спросил он.

В дверь вошел Захар. Весь день он проходил в рогатке и как-то под конец забыл о ней.

– Ты все еще бодаешься, – засмеялся Иван. – Ну, подь сюда, тряхнем стариной.

– Ключ принес? – обрадовался Захар.

– Ключ не ключ, а отверточка. У всякого рыбака уда за поясом. – Он пошарил в кошеле, достал отвертку, сунул в скважину, покрутил, замок щелкнул, открылся, и ожерёлок сразу сполз с шеи.

Захар схватил его, бросил со злостью в угол и радостно завертел шеей.

– Уф! – вскричал он, просияв. – Ну и ловкач же ты, дяденька! – Он повертывал во все стороны голову и разглаживал шею. – Шее-то как лёгко…

– На что ж ты разноглазому-то пособил? – перебил его Аким.

– Не поймешь? Наш-то, Хлопуша-то, живо бы его ухлопал. На то он мастер. А кто ж заводом-то правил бы? Ты, что ли? Пушки ж царю надобны.

– То так, да… – пробормотал Аким.

– Разноглазый ваш у нас теперь во где сидит! – Бродяга протянул жилистый кулак. Дело-то как было. Да дай ты чашку. Горло-то промочить.

Аким достал с полки чашку с отбитой ручкой, краюху хлеба и пару луковиц. Иван вытащил затычку из бутылки, налил чашку, отломил кусок хлеба, выпил, крякнул и закусил корочкой.

Аким и Захар молча смотрели на него.

– Ну вот, – заговорил он. – Как я башкирцев впустил… Со сторожем тем я давно приятель… Кинулись они в поселок – пошарить покуда, до Хлопуши. Ну, а я – в контору. Думал, – может, деньги там заводские…

Аким посмотрел на него с ужасом.

– Спрятать чтобы. А то растащили бы… Ну, денег там – ни шиша. Заглянул в чулан, а там разноглазый-то ваш притаился – сидит. Ну, я его, – продолжал бродяга, – и научил. Наш-то почесть тоже любит.

– Дяденька, – спросил Захар, – а чего у его ры… лицо-то, того, занавешено? От пули, что ли?

– Ха! – усмехнулся бродяга. – Орден ему, вишь, поболе моего даден. У меня-то щеки лишь целованы. Он пощупал шрамы по сторонам носа. – Ну, а у него-то весь нос на память забран. Вот он красу-то свою и прячет.

Захар с недоумением смотрел на бродягу. У себя в деревне да и здесь на заводе он еще не видал каторжников с вырванными ноздрями.

– Это ты, Иван, – заговорил Аким, – зря, может, Беспалова-то научил. Нет у меня веры ему, не узнать, что у него на уме.

– Это как есть, – засмеялся бродяга, оскалив белые зубы. – С одной стороны черемися, а