Гараж. Автобиография семьи - Михаил Александрович Ширвиндт

тех лет ходили на победовских колёсах, а комбайнов этих в замёрзшей степи стояло столько, сколько, очевидно, было подбитых танков после битвы на Курской дуге. Лёша внимательно посмотрел на меня, проверяя, не поехал ли я умом перед смертью, и сказал: «Александр! Клянусь тебе! Если случайно выживем, будешь иметь колёса».

Мы случайно выжили – на нас буквально натолкнулись два поисковых трактора, доволокли нас до Кустаная, где мы были встречены как папанинцы… Через полтора месяца я получил на Казанском вокзале маленький контейнер с пятью покрышками от самоходных комбайнов и ласковым письмом от Лёши с благодарностью за оптимизм и жизнелюбие.

Александр Ширвиндт, «Склероз, рассеянный по жизни»

А.Ш.: Когда мы продавали нашу «Победу», то общий эмоциональный накал был настолько силён, что Миша поцеловал на прощание руль.

Из бардачка Михаила Ширвиндта

Я очень любил нашу «Победу». Я с ней (вернее, в ней) рос. Только я молодел, а она старела. Старела, ржавела, подгнивала и не заводилась…

Вообще, в отличие от зарубежных автомобилей, у отечественных была душа. Они капризничали, надуманно ломались, злорадно ржавели или вдруг вытаскивали себя (вместе с тобой) из непроходимого болота. Всё зависело от их настроения. Поэтому над машинами тряслись, с ними заигрывали, иногда, правда, ссорились, но главное – относились к ним, как к живому организму. Это не унылая иномарка: сел, поехал – и всё! Никакой лирики.

Михаил Ширвиндт, «Мемуары двоечника»

Из бардачка Александра Ширвиндта

Лет двадцать назад журнал «За рулём» организовал автопробег от Горьковского автозавода до Москвы. И меня позвали как бывшего владельца «Победы». В финале мне предложили около университета прокатиться. Машине, очевидно, лет пятьдесят, а у неё всё родное. Хозяин – шикарный мужик, умелец. Я сел, он рядом. Ничего не видно. Сзади – малюсенькое окошко. Руль повернуть не могу. Спрашиваю: «Заблокирован?» Оказалось, нет. Просто руки забыли, как тогда крутили руль без гидравлики. Как же я раньше пьяный, ещё с десятью артистами, на такой же «Победе» во Внуково ночью мотался? Вот что значит привыкаемость и отвыкаемость.

Александр Ширвиндт, «Склероз, рассеянный по жизни»

«С экрана попахивало настоящим»

М.Ш.: Давайте вспомним, у кого из известных актёров в советские времена были иномарки – Высоцкий, Никулин, Миронов…

А.Ш.: Ещё у знаменитого артиста балета Мариса Лиепы машина была в виде стеклянной капсулы. Останавливался город, когда он проезжал. Ничего – от носков до машины – не могло у него быть хуже, чем у кого-то. На телевидении мы вместе гримировались для участия в бенефисе Людмилы Гурченко. Меня чем-то мазали, Армена Джигарханяна тоже чем-то, а у Лиепы был собственный несессер от «Диора» со своими кисточками и пудрой.

Из бардачка Александра Ширвиндта

Когда мы проникали в поселения туземцев, пытаясь втянуть их в систему коммунизма, то кроме бесплатного строительства в джунглях атомных электростанций засылали (тоже бесплатно, как для местных племён, так и для гастролёров) бригады артистов, в основном цирка и Центрального театра кукол, ибо гениальный Зямочка Гердт в течение месяца мог переложить текст конферансье из «Необыкновенного концерта» на любой язык Вселенной. У племён электричества ещё не было, но списанные со всех трасс «мерседесы» уже были. Около каждой хижины стоял автомобиль. Один из них в качестве проявления зрительской любви аборигенов однажды преподнесли Юрию Никулину. Он прошёл, наверное, миллионы километров и ездил на дизельном топливе. Его Никулину наливали прямо в салон из асфальтовых катков (так как на колонках такого топлива не было в помине, а если бы и было, то за него надо было что-то платить, а водители катков считали за честь залить любимого клоуна дизельной жижей), и машина ездила, изрыгая чёрный дым.

У московской богемы были иномарки: «Мерседес-200» Никулина – папуасский, серый BMW Андрюши Миронова – правдами и неправдами, связями и интригами купленный в УпДК, Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса, и вполне свежий «мерседес» Володи Высоцкого. Когда однажды по пути в Театр на Таганке Володя забросил меня домой, весь двор сбежался смотреть – не на Высоцкого (тоже мне невидаль!), а на машину.

Александр Ширвиндт, «Опережая некролог» и «Склероз, рассеянный по жизни»

М.Ш.: Помню, как Владимир Высоцкий где-то под Ленинградом стоял и разговаривал с моими родителями. Мне тогда было лет двенадцать, и я слушал разговор взрослых не потому, что говорил Высоцкий, а потому, что меня заинтересовала история. Он сказал, что доехал из Москвы за пять часов. Думаю: ни фига себе! Видимо, примерно такая же эмоция была и у моего папы.

– Я шёл 160, – продолжил Высоцкий. – Где-то под Новгородом меня тормознули гаишники. Подбегают (уже давно пасли мою машину) и тут узнают меня. Я говорю им: «Что вы наделали?!» – «А что?» – «Я же только разогнался – мне надо было развить скорость, чтобы взлететь!»

Они опешили, извинились и отпустили его.

А.Ш.: У Высоцкого была – жуткое слово – харизма. Я раньше не мог понять, что это такое. Теперь понимаю: вот у него харизма. Если Визбор обволакивал, то Высоцкий был танком. Мы друг друга раздражали. Конечно, меня раздражало, что он быстрее меня доезжал до Ленинграда. Этот его рассказ, как он домчался, я помню. Его раздражало другое. Мы абсолютно разные животные. Говоря сегодняшним языком, он был совершенно антитусовочным. Я же занимался капустниками: по молодости мы во всех так называемых домах интеллигенции (Доме актёра, Доме журналиста, Центральном доме работников искусств…), гуляя, пия и шутя, обслуживали богему, что тогда было значительно симпатичнее и у́же, чем теперь, тем не менее всё это истоки сегодняшних тусовок. Однажды в Доме кино на каком-то большом празднике все, и мы в том числе, по поводу чего-то с бешеным успехом шутили. А за кулисами стоял и ждал своего выхода Владимир Семёнович, которого туда всё-таки заманили. Когда я, отшутив, ушёл за кулисы, он мне говорит: «Слушай, Шурка, а тебе не осто…ла эта смелость для узкого круга?» После чего вышел и спел свою новую песню. Величие Высоцкого в том, что он никогда не опускался до ощущения кухни. На кухнях его слушали, а существовал он во вселенском масштабе. По своему темпераменту, гражданственности и таланту он не мог замыкаться в кухне и домах интеллигенции.

М.Ш.: Я помню, как в дни прощания с Высоцким я ехал на такси. И старый таксист сказал: «Таких похорон Россия не видела со времён смерти Есенина». Потом подумал и добавил: «И больше не увидит».