Время пастыря - Николай Еленевский

Теперь, извиняясь за некоторый беспорядок, выложила передо мной несколько альбомов, фотоснимков, а также писем от друзей, сотрудников музеев.

– Здесь пару недель назад из Пинска приезжали. Спрашивали, не осталось ли чего. Оказывается, прочитали статью в «Полесской правде» о Тихоновиче, вот и решили навестить. Говорю, все на горище (чердаке) лежало, да и сейчас кое-что лежит. Лезьте и смотрите. Нашли несколько книжек. Наверное, штук пять. Сказали, что если они кому понадобятся, так пусть им позвонят, и телефон свой оставили, только вот куда я его за этим ремонтом сунула, понять не могу.

– Пожалуй, полезу и я, покопаюсь.

– Покопайся, покопайся. Если не надоело. Раньше надо было думать.

– Раньше не думалось, а в прошлый раз не все пересмотрел.

– Там уже столько лазило-перелазило. Кое-что и сама поотдавала, где-то сразу после Василевой смерти. Если люди этим всем интересуются, то и хорошо. Пускай берут. Я здесь и для тебя кое-что оставила. В прошлый раз позабыла. Вспомнила, когда ты уехал. Ругала себя. Вот, посмотри, – и она принесла несколько толстенных книг.

Время оставило на них свой неизгладимый след. Ветхие запыленные страницы. Одна из них была «Обыском брачным», выдана Минской духовной консисторией в Лунинскую церковь за № 9283. Первая запись в ней сделана 28 октября 1879 года, когда

«по указу Его Императорского Величества Минской епархии Пинского уезда Лунинской Борисоглебской церкви священно– й церковнослужители производили брачный обыск желающих вступить в брак, и оказалось следующее:

а) жених: уволенный в запас рядовой Андрей Моисеев Дуньчик православного вероисповедания, жительствует в деревне Вулька в приходе Лунинской Борисоглебской церкви;

б) невеста: крестьянская дочь Марианна Никитична Клевцевич православного вероисповедания, жительствовала в той же деревне и в приходе той же церкви;

в) возраст к супружеству имеют совершенный, а именно: жених двадцати девяти лет, невеста шестнадцати лет, и оба находятся в здравом уме;

г) родства между ними духовного, или плотского родства и свойства, возбраняющего по установлению Святой Церкви брак, никакого нет;

д) жених холост, а невеста девица;

е) к бракосочетанию приступают они по своему взаимному согласию и желанию, а не по принуждению, и на том имеют жених от родного отца Моисея Лукианова Дуньки, а невеста от родной матери Зиновии Михайловой Труш позволение;

ж) по троекратному соглашению, сделанному в означенной церкви 14, 21 и 28 октября месяца, препятствия к сему браку никакого никем не изъявлено;

з) для удостоверения беспрепятственности сего брака представляются письменные документы;

и) посему бракосочетание означенных лиц предложено совершить в вышеупомянутой в приписной Вульковской Свято-Параскевской церкви сего двадцать восьмого числа октября месяца в узаконенное время при посторонних свидетелях.

к) что все, показанное здесь о женихе и невесте, справедливо, в том удостоверяют своею подписью как они сами, так и по каждому поручители с тем, что если что окажется ложным, то подписавшиеся повинны за то суду по правилам церковным и законам гражданским.

Жених: рядовой Андрей Моисеев Дуньчик.

Невеста: крестьянка Марианна Никитична Клевцевич.

Поручители по жениху: деревни Вульки крестьяне

Павел Лукианов Дунька и Григорий Моисеев Дунька.

По невесте: деревни Вулька крестьяне

Пантелеймон Яковлев Клевцевич и Павел Михайлов Мельянец и за них, как неграмотных, по их личной просьбе подписался Константин Филонов.

Производили обыск:

священник Платон Тихонович,

и. д. псаломщика Даниил Бернадский,

сверхштатный Петр Лукашевич.

1880 года января 4 дня свидетельствовал благочинный священник

Андрей Бернадский».

Штрих к чьей-то родословной. Весомый штрих. Эта книга хранила в себе тайну многих родов окрестных сел и деревень. И не только их. Потом, знакомясь с ее содержанием, я увидел, что в ней представлена практически вся география Беларуси. Тому было ряд причин. Одна из них – прокладка участка железной дороги Пинск – Лунинец, другая – строительство мелиоративных систем на огромном полесском пространстве. Практически оно развернулось сразу после утверждения генерального плана осушения полесских болот, составленного участниками Западной экспедиции под руководством генерал-лейтенанта И. И. Жилинского в 1873 году. Возможность заработать привлекала сюда людей из самых разных губерний, не говоря уже о местных полешуках. Рождались новые семьи, появлялись новые роды.

Этот «Брачный обыск» потом откроет и некоторые тайны, связанные с родственниками Платона Тихоновича. Но это потом, когда начну изучать страницу за страницей, что называется «влезу с головой».

На чердаке в дальнем углу лежала куча самых различных книг, газет, журналов. Целые собрания копий картин из галерей Лейпцига, Дрездена, Эрмитажа. Много книг по искусству, истории. Попадались школьные учебники. Правда, на одном из них стояло название: «Новый арифметический задачник. Часть 1. Москва 1914 год». А так, все послевоенное. И оно будет когда-то для исследователей представлять интерес, уже другой человек будет глотать пыль чердаков в своем поиске. Но это еще будет, и меня оно вовсе не касалось: забавная психология.

Просидел несколько часов, просматривая все до последнего томика, до последней завалявшейся в пыли странички. Попытался сортировать по времени, по еще каким-то критериям, но все безрезультатно. Привлекла внимание груда какого-то тряпья. Поверх нее лежало несколько старых гармошек, экспонатов для сельских музеев, в которых, кроме ручных прялок, кросен, кос, топоров, «желязков» – утюгов на печных углях, ничего такого и не имелось. Как уже говорил, такими лапотными мы представлялись, точнее сами себя представляли, что иные туземцы с какого-нибудь захудалого тихоокеанского островка и то оказались побогаче в своем историческом наследии, добавив ему фантазии. Нам не надо фантазии, нам важна историческая достоверность. Подальше лежало несколько согнутых и неиспользованных, не сделанных ободов для колес. Видимо, надобность в них отпала, когда в конце девятнадцатого века открыли при местной лесопилке свой колесо-обозный цех. Василь у кого-то эти обода нашел да и притащил. Рядом фонарь-керосинка путевого обходчика, шклюд (специальный топор для теса бревен, с появлением лесопилок надобность в нем практически исчезла, так же как и специальность тесляра) с личным клеймом мастера. Судя по отполированной и очень похожей на бивень мамонта рукоятке, или, как говорили плотники, топорищу, поработал он немало. Был он не литой, а кованный. Значит, возраст имел за столетия…

Одним словом, чего только не попадалось на глаза. Чердаки старых сельских хат – своеобразное хранилище многих семейных вещей, даже реликвий, порой передаваемых по наследству, и эти нехитрые вещи с десятилетиями становились вначале простым напоминанием о годах, утекших по реке времени, а затем превращались и сами в носителей того утекшего времени. Может, в этом и состояла их ценность?

Переложил на другую сторону чердака гармоники, штуки три или четыре, отбросил тряпье, и… уткнулся в газеты. Чисто машинально принялся их ворошить, перекладывать. Внизу, на самой что ни на есть льняной тресте, которую в те времена использовали для утепления потолков, прижимались друг к дружке книги. Сердце екнуло. Вижу императорские указы, другие документы и ту самую бухгалтерию, о которой говорилось на «Лунінскай восені»: она исчезнуть не могла. И еще ряд самых различных изданий, периодика тех далеких лет. С трудом, но поверил в удачу.

Увидев мое запыленное улыбающееся лицо, Ганна спросила:

– Что-то попалось?

– Попалось!

– И слава Богу!

Стал сносить книги вниз, передавать жене, которая их бережно укладывала в автомобиль.

– Вы бы постлали что, – посоветовала Ганна, – а то машины жалко.

Мы с женой переглянулись и улыбнулись: главное, чтобы книгам было удобно.

Шел мелкий прерывистый дождь. Небо то затягивалось тучами, то пятналось синевой, и тогда над Лунином скользил широкий солнечный луч, отражаясь в лужицах. Заглядывал в окна домов, заставлял жмуриться о чем-то весело щебетавших детишек, в руках которых пестрели пакетики со сладостями. Их дружная, не обращавшая ни на кого стайка пролетела по улице и скрылась за соседней хатой.

Дома мы долго вытирали книги от пыли.

На некоторых реликвиях, таких как «Царская и патриаршия грамоты об учреждении Святейшего синода с изложением православного исповедания восточно-католической церкви. Москва. В синодальной типографии 1839 год», разные выпуски книжек «Троицкие листки, духовно-нравственное чтение для народа. Издание Св. – Троицкия Сергиевы Лавры», а также более ранние метрические и другие книги, время особенно поусердствовало. На грамотах рукой священника Паскевича написано: