Скоро Москва - Анна Шипилова

воду, чтобы принять душ, из трубы под ванной хлещет так, что заливает соседей снизу. До старшей дочери ей удается дозвониться через несколько дней: сначала отвечает незнакомый голос, и она думает, что ошиблась, но потом трубку передают Лизе. С трудом выяснив адрес, мама приезжает забрать ее и долго ходит по холодным ободранным коридорам бывшего завода. Лизу она узнает не сразу: сначала переступает через ее ноги и, только наклонившись, различает знакомые, свои, подбородок и нос, откидывает волосы с ее лица и видит зажатый в зубах резиновый жгут, перетягивающий руку. Она звонит Алисе, рассказывает о состоянии Лизы и просит узнать насчет реабилитационной клиники. Алиса говорит, что обычная скорая не возьмет пациента без его согласия, и, набравшись смелости, звонит свекру, чтобы он попытался куда-нибудь устроить Лизу.

Живая очередь в приемной у нотариуса переминается и гудит: в ней обмениваются мнениями о налогах, комиссиях риелторов, скидках на кухонные гарнитуры, плитку и сантехнику. Алиса листает фотографии в телефоне: муж присылает ей черепицу разных цветов на выбор. Он уже распланировал деньги, которые причитаются ей от продажи квартиры: погасить часть рассрочки за землю, обновить машину, заплатить печнику аванс за материалы, заказать кровлю. Она просматривает снимки, но не отвечает. Мама разговаривает по телефону на фарси, непривычно эмоционально, размахивая руками, потом достает из сумки платок, надевает его, просит дочерей сесть рядом с ней и делает селфи. Алиса разглядывает, что́ получилось, сравнивает себя с сестрой: у Лизы узкое лицо, высокие скулы, худые ключицы, через шелковый топ проступают соски, а у нее растянутая кофта для кормящих, щеки расплылись, будто поднявшееся тесто; общее у них одно – темные круги под глазами. Лиза молча смотрит в стену, ни на кого не обращая внимания и дергая ногой в такт музыке в наушниках, но когда она наклоняется, чтобы подписать документы, они падают на пол, и Алиса понимает, что все это время провод был ни к чему не подключен.

Домой

– Фируза… Раисовна… Ильдар… Тахрирович. – Ася поднимается по лестнице. – Фируза… Раи?.. Рамисовна!.. Ильдар… Тахирович? Тахрирович!

На лестничной клетке около квартиры Рустама, коммуналки в довоенном доме, пахнет жареным луком. Асина бабушка, строгая Софья Иосифовна, всегда кривилась и объясняла внучке: «Так отбивают запах, когда гонят самогон». Ася достает учебник «Теплотехника» и пристраивает его к свету – на подоконник между консервными банками с окурками. «Из-под сайры и тушенки», – по детской привычке читает названия Ася – Ася читает все подряд. Из окна дует, она ежится, но ждет.

Хлопает дверь, лает собака на первом этаже: Рустам вбегает в подъезд – он взлетает по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, и видит Асю.

– О, ты уже здесь, – говорит он и неловко обнимает ее, так что Ася носом утыкается в его ключицу.

Она обхватывает его за шею одной рукой, вторая оказывается прижатой к животу.

– А у меня тренировку задержали, тренер не отпускал. У меня завтра брат женится, сегодня все дома, познакомлю тебя. Заходи.

– А как же я без подарка, – испуганно говорит Ася, – хотя бы конфет купила.

– Да у нас еды навалом сегодня, третий день готовят уже, – улыбается Рустам.

Он открывает дверь, и у Аси перехватывает дыхание от запахов и жара духовок и плит. Умолкнув от шума, она перешагивает порог и видит кухню сразу около прихожей. Она снимает пальто и вешает его на крючок поверх чьей-то одежды, куда указывает Рустам.

– Рустамчик, пришел? Иди сюда, покормлю, – кричат из кухни.

– Это мама, – говорит Асе тоже притихший Рустам. – Проходи. Ты еще не обедала?

В кухне около расставленных по периметру плит теснятся женщины в юбках до пола, расшитых сверкающим люрексом, их волосы спрятаны под яркими платками. Ася в лучшем ситцевом летнем платье, теплых колготках и любимой маминой шерстяной кофте вдруг чувствует себя нелепо.

– Рустам, садись! – Широкая спина в синем платке поворачивается. – А это кто? Познакомь нас.

– Мама, знакомься, это Ася. Ася, это моя мама.

– Фируза Раисовна… Рамисовна, здравствуйте, – мямлит Ася, но ее почти не слышно в гомоне.

– Где вы познакомились? Ася, а какое полное имя? Асия?

– Нет, просто Ася. Она моя одногруппница.

– Фамилия у тебя какая?

– Ритберг, – говорит Ася.

– Ритберг? – переспрашивает Фируза Рамисовна, глядя на сына.

Рустам молчит. Она садится на табуретку, ставит тарелку с мясом на стол перед ними, оглядывает Асю с головы до ног. Ася от неожиданности и смущения тоже садится.

– Может, вам чем-нибудь помочь? – тихо спрашивает она.

На плитах около Аси в кастрюлях варится мясо, чуть дальше женщины жарят тесто с сахаром. Ася поднимает глаза к потолку и видит, что выкрашенный казенной зеленой краской потолок над плитами закоптился и стал коричневым. Пытаясь унять дрожь, она опирается руками на стол и тут же отрывает их: к доскам присохло что-то липкое.

– Рустам, иди спроси, не нужно ли чего отцу, – говорит Фируза Рамисовна, протягивает Асе банку горошка, мол, открой.

Ася растерянно начинает ковырять ее консервным ножом, дома банки всегда открывает дедушка.

Рустам ловит взгляд мамы и уходит. Ася отдает ей банку горошка и тихо отпрашивается в туалет, как в школе. Пройдя по коридору в поисках Рустама, она заглядывает в комнату. Мужчины напряженно прислушиваются к радио: передают Горбачева, он говорит о незаконном захвате власти. Когда радио замолкает, они начинают спорить: «…мы должны потребовать узаконить самострой…», «…геноцид продолжается…», «…решение о выделении земель принято… а облсовет блокирует…». Рустам сидит рядом с отцом и не поднимает на стоящую в дверях Асю глаз. Постояв минуту, она тихо уходит.

После похорон едут домой. Денег на ресторан нет, да и все бабушкины товарки живут в том же или соседних домах. В прошлом году на Асину свадьбу сняли пазик для всех родственников, и за целый день разъездов от ЗАГСа на Поклонную гору и до открытого кафе на Речном получилось очень дорого, еще и за бензин насчитали сверху.

Ася встает на трехногую табуретку и открывает антресоли – там темными ровными рядами стоят, поблескивая стеклом, банки с закрутками. «Вот и пригодились», – бормочет она. Пока снимает, вспоминает лето и деревню. По ягодам был план на каждый день – пять ведер. Пока не наберешь – никакой речки и тарзанки, никакого сладкого ничегонеделания в поле с книжкой, никаких игр с деревенскими: кто быстрее добежит, кто выше залезет, кто сильнее ударит ногой и высадит гнилую дверь колхозного птичника. Когда Ася ныла, бабушка говорила: «А как ты работать собираешься? Надо уметь распределять время и делать все быстро и в графике». Ягоды даже не были сладкими, особенно красной и белой смородины, их было муторно и долго собирать и стараться при этом не давить. За давленые ягоды можно было от бабушки и тряпкой получить.

«Дались тебе эти банки, мы с прошлого года еще не