Скоро Москва - Анна Шипилова

Ася спускается в бомбоубежище в подвале своего дома с кошкой на руках и включает генератор. Галогеновая белая лампа освещает длинные полки, заставленные банками с консервированными овощами. В углу сложены шезлонги, летние зонтики для посиделок в саду, чемоданы, коробки с посудой, инструментами – из общей кучи выглядывают детские конструкторы «Лего».

– «Звездные войны», – читает Ася на уголке коробки, – нужно будет отдать соседским детям.

Она расстилает матрас на полу, кладет сверху спальник, залезает в кокон вместе с кошкой и набирает сообщение мужу, что хочет в отпуск, в Испанию или Италию, когда все закончится, но оно не отправляется: в подвале нет сигнала.

Рустам снимает квартиру неподалеку от своего старого дома: жилье дешевле, чем в Москве. Несмотря на то что ездить до центра на собеседования далеко – сначала электричка, потом пересадка на метро, – он любит ходить родными дворами к станции и обратно по бульвару мимо бюста Ленина. На собеседованиях интересуются, резидент он или нерезидент, на каком языке он вел проектную документацию, знает ли российские законы, ГОСТы, СНиПы. Он раздражается, отвечает резко, ему обещают перезвонить и не перезванивают, а унижаться и звонить сам он не хочет. Денег хватит на полгода: он продал машину, получил расчет на работе – все-таки выплатили. Пиво на канале он пьет один, искать новых друзей нет ни времени, ни желания, а со старыми институтскими он встретился один раз, и ему этого хватило. Рустам смотрит на целующуюся парочку – она смущается, он настойчив – и вспоминает Асин вкус – гречишного меда, но тот забивается пивом, запахом речной воды и пота. Он садится в траву, закрывает глаза – вспоминает, как на турбазе в Приэльбрусье они уходили гулять и лежали на лугу до вечера. Ася подмывалась водой из ручья, текущего по расщелинам с ледника и впадающего в Баксан. После каждого захода Рустаму нестерпимо хотелось пить – ледяная вода ломила зубы. На обратной дороге Ася поскальзывалась на «сыпухе» – ни один камень, на который она наступала, не был устойчивым. Они возвращались уже в темноте и расходились по комнатам, сосед Рустама понимающе молчал, Асина подружка хихикала, когда та заходила в юбке, надетой наизнанку.

Рустам лежит на берегу и ищет рукой Асину голову – переложить с холодной и твердой земли себе на грудь. Он помнит ее вес, короткие волосы на затылке, заплетающиеся в колечки, помнит, как старательно пытался распутывать каждое. Он почти спит, разморенный жарой, пивом и усталостью, и ему кажется, что Ася переползает на его плечо, потом ложится всем телом ему на грудь. Правая часть тела немеет, и тяжесть с груди становится уже невозможно снять, она тянет его куда-то вниз.

Социальное государство

Он сидит в кастелянской на длинной деревянной скамье около наряженной елки, стоящей в красном пожарном ведре с песком. Рядом – мамины чемоданы с его зимними вещами, школьной формой, импортными резиновыми сапогами, спортивными костюмами, и мама объясняет кастелянше, что ему все это нужно, что он мерзнет и простужается зимой, и ему обязательно надо носить шапку и спать в носках. Он держит шерстяные носки – они не поместились в одну разрешенную сумку, которая стоит у него в ногах. Мама выбирает вещи из чемоданов и отдает ему в руки. Кастелянша стоит над ними с ключами, ее рабочий день закончился, они с мамой приехали поздно.

– Пусть заходит хоть каждый день, – гремит ключами кастелянша, – с часу до двух, по субботам с десяти до одиннадцати.

– А в воскресенье? – спрашивает мама, прервавшись.

– А в воскресенье кино, – отвечает та и, посчитав, что разговор окончен, закидывает чемоданы в верхний ящик заставленного стеллажа.

Даня думает, что дотянуться туда не сможет.

Пока они идут в спальный корпус по свежему снегу, мама ругает администрацию: директор сегодня не работает, хотя на двери кабинета написано «С 14:00 до 15:00 прием посетителей». В спальном корпусе на маму шикают: тихий час, – приходится шепотом прощаться в раздевалке при входе.

– Телефон в учительской на втором этаже, звони тете Соне, а она мне позвонит по международному и передаст. Я оставлю ей карточку. Помни про свои аденоиды. Обязательно возьми справку у врача об освобождении от физкультуры. Ни в коем случае не выходи с мокрой головой на улицу.

Маме не дают договорить, они быстро обнимаются, и Даню ведут в палату – так, по-больничному, здесь называются жилые комнаты. В каждой по восемь человек, койки стоят вдоль стен, и Дане достается незанятая у двери. Он с непривычки садится на одеяло в городской одежде, потом понимает, что нужно раздеться, но стесняется: из-под одеял за ним следят семь пар незнакомых глаз. Дверь в коридор открыта, по нему ходят дневные дежурные и шипят на всех, кто пытается разговаривать во время тихого часа. Даня быстро стаскивает с себя одежду, ложится под одеяло с непривычным химическим запахом.

Побудка в шесть утра. В семь – зарядка и распевка, все маршируют в спортзале под военно-патриотические песни про долг, борьбу с фашистами, Красную армию, танкистов и почему-то хоккей. Не успев умыться и толком одеться, Даня марширует в сползающих носках, пытаясь на ходу снять их: вокруг все босые. Он не знает слов, не умеет шагать в ногу, осторожно, стараясь не поворачивать головы, смотрит, как открывают рот его соседи по ряду, и повторяет отдельные слова за ними, пытается поймать ритм песни, но все время сбивается с шага и нелепо машет руками.

После третьего урока обед, а после обеда снова тихий час – нельзя ни разговаривать, ни читать, ни даже скрипеть кроватью. Даня лежит не шевелясь, смотрит в потолок и вспоминает маму и дом. Чтобы не заплакать, он достает спрятанного под подушку Жюля Верна. Стараясь не шуршать страницами, пролистывает до нужного места и пересекает экватор на борту «Наутилуса».

На стенах классов сквозь серо-голубую краску проступают лозунги: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи» и «Учиться, учиться и еще раз учиться», по территории расставлены гипсовые пионеры и солдаты с отбитыми руками, носами и ружьями. Даня рассматривает щербатого горниста, как на экскурсии в Пушкинском музее совсем недавно рассматривал статую Афины. Надпись «Копия» его огорчила, а здесь, понимает он, перед ним самый что ни на есть оригинал. В следующую секунду в затылок прилетает снежок.

Подняться Дане помогает девочка из старшей группы, командир своего отряда, как здесь называются классы. «О, как кровь хлещет, значит, хорошая кровь», – говорит она и ведет его в медицинский кабинет с табличкой «Лазарет». Девочки Даню обычно не любят, как он считает, за то, что он не дает им списывать, и за то, что ему никто из них