Все течет - Нина Федорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В избушке была всего одна комната. Почти посередине её находилась большая русская печь, неизвестно какого цвета была она первоначально: копоть сделала её чёрной. Верёвки для белья перекрещивали комнату по всем направлениям. У окна стояла узкая гладильная доска – место мучений: все трудности стирки, полосканья белья и просушивания – ничто в сравнении с риском глажения. Стирка относится к одной из тех несчастных профессий, где невозможно ни скрыть, ни затушевать малейшего промаха. Пылинка выглядит уже пятном на белоснежном белье. Но через сколько опасностей проходила каждая вещь: пятно от стирки, пятно от крахмала, соринка или сажа, упавшая бог знает откуда, пока бельё сушилось. Всё это было ещё поправимо. Но проглаженное утюгом не могло быть восстановлено. Потому, только прочитав «Богородицу» и трижды перекрестившись, принимались Бублики за глажение. С трудом выплаченный паровой утюг был самым ценным предметом их имущества. С ним обращались как с принцем крови.
Хлеб прачки горек и скуден.
Евфимия (Фимка для всех в околотке) Бублик осталась вдовою восемь лет тому назад. На руках у ней в ту пору оказалось пятеро сирот. Но дифтерит, ураганом пронёсшись по Нахаловке, унёс четырёх, и осталась только самая младшая – тогда ещё в колыбели, подвешенной на верёвке к потолку, – Варвара. Каждая смерть была болью и горем для матери, и всё же после каждого могильного холмика она утешалась: вот станет легче дышать, одним плачущим, голодным ртом меньше. На последней, на Варваре сосредоточилась затем вся её любовь и забота.
Варвара (Варька для всех в околотке) росла на удивление разумной девочкой. Сама научилась читать и писать, тогда как другие детишки для этого ходили в школу. Она замечательно быстро считала «в уме». Дома, помогая матери, она всегда повторяла что-нибудь вслух: обрывок где-то услышанной песни, стиха, молитвы, пословицу или же просто слова, поразившие её воображение, как, например, «культивируйте». Она помнила всё, что хотела запомнить. Немудрено, что мать считала её уже очень сведущей, и оставалось только «немножко бы подучить девочку». И портнихой могла бы быть тогда Варвара, и приказчицей в лавке, а то и кассиршей в большом магазине.
Забитая нуждой, угнетённая трудом, притесняемая людьми, вдова Бублик вырабатывалась в идеал человеческого смирения. И всё же она отваживалась иногда заговаривать о будущем Варвары с клиентами, которые казались ей «сильными мира сего». В ней жила робкая надежда возбудить интерес к умной девочке, получить совет, практическое указание. Увы! – до сего дня ей не удалось получить ничего.
Велико было её удивление, почти благоговейный страх, когда вечером, вдруг, без предварительного стука, распахнулась единственная дверь её жилища, и перед нею предстал «сам» швейцар гимназии. Она не знала его в лицо. Но медали старого солдата на его груди могли вспугнуть не только вдову. Он и держался (с низшими, конечно) величественно, не совсем как смертный, скорее как небожитель, на минутку спустившийся вниз, исключительно чтобы навести порядок. Сам же он был давно выше судьбы: жалованье каждое двадцатое число (на всём готовом), а «в случае чего» – пенсия. Всё это – незыблемо, как Российская империя.
Вдова низко поклонилась, не смея спросить, что «их благородию» надобно. Варвара же, узнав швейцара, похолодев, окостенев от страха, юркнула и спряталась за печкой.
Небожитель не снизошёл до приветствий. Он произнёс, скорее оттрубил, повеление: её благородие, начальница гимназии, приказали вдове Бублик явиться завтра утром с дочкой, в десять часов, и проследовать в кабинет её благородия, госпожи начальницы гимназии.
– Не дадут ли их благородия белья для стирки? – ахнула вдова. – Я б постаралась!
Он не ответил. Он искал кого-то глазами. В эту минуту Варвара рискнула высунуться из-за печки. Он устремил на неё военный устрашающий взгляд. Так в горячей своей молодости он глядел, бывало, на пленного турка.
– Так-с! Это и есть т а с а м а я девочка!
Варвара скоренько юркнула за печь.
Бублики были сильно взволнованы неожиданным высоким посещением и таинственным призывом в гимназию. Варвара даже нервно вздрагивала, но и теперь старалась успокоить себя: не слышно, чтоб кого убивали в гимназии. Может, просто побьют? Но и это не вязалось с тем, что она сама видела в первом приготовительном классе. Девочки были весёлые, не похоже, чтоб их били. Арестуют? Но арестовать могли бы и тут, дома, и для этого явился бы не швейцар, а полицейский с шашкой. Прийти в гимназию велено утром, когда светло, – надо ли ожидать чего очень уж страшного? Выходило, скорее всего, что начальница даст им бельё для стирки. Было всё это необычайно интересно, но и опасно. Как-никак этот шаг приближал её к школе. Но страшно: Варвара ещё никогда не видела начальницы гимназии своими глазами.
Появление Бубликов утром в гимназии вызвало всеобщее изумление. Была первая перемена между уроками. Девочки, гулявшие по залу, останавливались при виде вдовы Бублик с дочерью, и через весь зал образовалась как бы аллея из зрителей, по которой и следовали смущённые посетительницы.
Варвара вела свою испуганную мать за руку. Словно актеры из где-то разыгранной комедии, они обе казались невероятными в белом зале, среди девочек в форменных коричневых платьях. Да, конечно, они были смешны! Варвара с болью чувствовала это. Они были одеты в веши, одолженные у соседей для этого визита. Они старались приодеться получше, чтоб явиться перед начальницыны очи в привлекательном виде. На голове вдовы красовалась пожелтевшая, наверное, не меньше как столетняя кружевная косынка. Ноги Варвары были обуты в большие ботинки, одолженные у соседей, чей сын в тот день не пошёл в приходскую школу: в Нахаловке никто не имел двух пар обуви. Ботинки были велики и тяжелы; Варвара спотыкалась в них, и при каждом шаге они глухо хлопали по зеркальному паркету зала. Ноги Варвары, в выцветших серо-зелёных чулках, казались жалкими стеблями сорной травы, поднимавшимися из тяжёлых комков сухой глины. На плечах Варвары покоилась небольшая «турецкая» шаль, одолженная ей с мрачными предостережениями, и, охраняя её целость, Варвара благоговейно прижимала концы шали к груди, как будто несла икону во время крестного хода. Так продвигались Бублики меж двух рядов изумлённых девочек. Испуг и волнение пылали на их лицах. Громкий, весёлый, незлобивый смех волною разливался за ними.
Не выдержав напряжения, вдова остановилась в изнеможении. Варвара настойчиво дергала её за руку.
Девочка, стоявшая неподалёку и тоже смеявшаяся,
