Teologica - Maxim Berns

темной твоей.

Сочи, 20.10.12 года

От Вены к Хабаровску

Поездам —

Отсидевшим ворам

По этапам депо,

Так знакомо

Людей воровство,

Человеческой массы.

Показания

Давая шпикáм

Под железным пальто,

Они точно

Рыдают свое ремесло.

Они в этом прекрасны.

И от кассы

До кассы проносятся

Полчища тел,

И от Вены

К Хабаровску суть их

Становятся нищей.

Поезда

Ткут покров из лозы

Электрических стрел,

Человеческих дел

И еще там чего-то

Почище.

Сочи, 20.10.12 года

Первомай

Война, лень, сентябрь.

По остовам яблонь,

По черствым глазницам,

В тугие ресницы.

У нас есть парады

Другие. Мы греем.

И этим мы рады,

И этим сильнее.

А ваши затеи

И ваши актеры

Не могут. Не веря

Как тот Станиславский

Себе. Как артисту.

Мы в сути лучисты,

Мы за гармониста -

В придачу полцарства.

Война, лень, сентябрь.

Мы ближе к искомой

К той точке весомой

Что до невозврата.

Мы братья. За брата

Свернем Арараты.

Мы люди. А людям

За брата погибнуть

Раз плюнуть.

Сочи, 01.05.12 года

На Газетный

Коли хитрой заточкой под вечер

На ребро ровно ляжет октябрь,

Коли меченый ладан предтечи

Зачадит на молитвах. Корабль —

Грузный колокол храма Господня

Призовет. И Христос неприметный

Свою полночь закурит сегодня.

Я приду умирать на Газетный.

Сам приду. Истекая стихами,

Заверну их в бумагу, как розы,

Надышу плавной рифмы дыханием

На причастников тлеющей прозы.

Разнесу на столы по букету,

Плату рюмками насобираю —

Постояльцам полночным вертепа

Враз не жалко. А мне отходная

Вроде как в положении сегодня.

И в табачном дыму задыхаясь,

Как в цвету незабудковом майском,

Шалахо отпляшу, улыбаясь

Неприметным грузинам батайским.

Пусть, чадя трехрублёвым кальяном,

Мне подхлопают горные братья

И запомнят, как в вольности пьяной

На Газетный пришел умирать я.

Пусть подпляшут замужние тетки

Со студентами первого курса —

Политех, как известно по сводкам,

Никакая, но все-таки бурса.

Пусть мужья их вкушают салаты,

Собирают капусту усами,

Пусть просадят зарплату на картах,

Изжевав сигареты зубами,

А студенты их жен обнимают.

Вхожий в голос на радость подонкам,

Я с таким же, копеек за двести

Баритоном, печально и громко

Отчиню им последнюю песню —

Магаданский блатняк непотребный,

Чтоб в нем стало теперь узнаваться,

Как сегодня – паскудный, безверный

Я приполз на Газетный скончаться.

Доплету эту вязкую жижу,

Заплетусь в полумрак, заблукаю,

Залужу я стакан и увижу

Как по стенкам отрава стекает.

Пошатнусь, соберу табуреты,

Навзничь рухну на сцене прилюдно,

И замечу – успел на манжете

Записать три строки. Очень скудно,

Да теперь и взаправду зачем ли.

На Газетный закажут карету

Скорой помощи. Хмурый возничий

Мне повяжет запястье в ленту —

Я теперь вроде как обезличен

Средь живых. А по ленте понятно

Что преставился. Дядечки в белом

Будут ждать, чтоб картаво, невнятно

Спорить тайны пропавшего тела.

И потянет за мной, как рекою

Чем всегда я был искренне жалок —

Нищих женщин с дрожащей рукою,

Подзаборных озлобленных шавок,

Ворох листьев из стихотворений

И цыган, что при жизни не слушал,

Белый шелк простыней приведений

И живых неприкаянных души —

От Халтуринского до Московской.

Ростов-на-Дону, 24.10.12 года

* * * (Всё, что касается зимы…)

Всё, что касается зимы

И не приписано природе,

Взошло в туманах, встыло в сны

И приведением волчьим бродит.

И льдом изломленный стакан

Мое бессилие наполняет —

В нем рвутся швы вечерних ран,

А страхи февралем рыдают.

Всё, что касается богов,

Не православно и некстати

Церквям, их пастве скудных слов

К епископам и прочей рати,

Молящей языки свечей

Спасти, помиловать, воскреснуть.

Им – только бесконечь ночей

Терпеть в распятиях бестелесных.

Всё, что касается небес,

Расстреляно и истекает

В набухших туч неровный срез

Перáми птиц, отпетых раю,

В блестящий ад, в вечерний снег —

Он торопливо и покорно

Ложится в мертвый холод век

Убитых. Всё, что снеготворно

Касается теперь меня.

Сочи, 12.02.12 года

К памяти

Ты придешь под вечер.

В скомканной бумаге

Слов, достойных речи,

Не найти. Отваге

Мокрого бродяги

Зависть скрестит лапки.

Стряхивая листья

Страха с мокрой шапки,

Помолчишь в прихожей,

Посидишь у двери.

Вылижут, как миску

Руки, мои звери —

Кошки без пардона.

Стáры, близоруки,

Но весьма влюбленно

Влажным носом в руки

Попадут. Ты встанешь,

Плащ в прихожей бросишь,

Кружки понаставишь.

Кипятку попросишь,

И заваришь с клёном

Ладан свой чертовский —

Мед заговоренный,

Сладкие обноски

Платьев и осколков

Нежного фаянса

Острые иголки.

Позабредишь танцем,

Закружишь красиво

Под руку, ломая,

Отказных приличий

В счет не принимая.

И зашепчешь в уши

Клятвы формой речи,

Заставляя слушать,

Не боясь калечить,

Тушь стесняясь с брови

Вытирая пальцем

Бледным, пудрой крови

Выделив румянцы.

Стынешь тишиною.

Промолчишь до нитки,

Спрячешь в антресолях

Старые открытки,

А потом окрепших

Смехов до полночи

Тыщей сов ослепших

Сипом отхохочешь.

Я Женé36 читаю.

Не тревожь мне боли.

Буквами лакаю

Моряков и море.

Убиваю память,

может получиться,

Чтоб рассветом нежным

Заново родиться

Мокрому бродяге.

Жду ведь, как героя.

Сочи, 18.10.13 года

Сонеты-сигареты

Бойцы маджары

И мёртвокамнем падают на грязный пол

Усталые бойцы полуденной маджары,

Они срывают скатерть, сносят стол,

Пылают венами, сжигаемые пожаром

В отравленной крови. Чтоб он прошёл

Иль снизошёл опять в безумии угара,

Они сползают в ночь и ищут себе пары,

Тропою скользкой, по которой брёл

И я, расплавленный шабли в огарки свеч,

Несущий город под бессилием плеч

Проспать свой день в скрипучие диваны,

Пропить водою белый вечер мой —

Я также не обрёл сорбенты и покой —

Голодный пьяница, облизывающий стаканы.

Ростов-на-Дону, 22.04.13 года

Города

А города лакают капли снов твоих —

Рассветных инкрустаций след видений.

Язык шершавый кошки – их язык,

Бессонно-каменных ворчливых привидений.

Они, прищурясь солнцем, на своих двоих

Бросаются в пастель лучей несмелых

Омут. И из каторжников серых

Рождаются колоссы. Словом входят в стих —

Средь светотени, мрамор и гранит

Свой подвиг в новом дне хранит

И принесет из неспокойной ночи

Молчание отрешенности огней.

В маршрутах неуверенных людей

Твоих видений спрятав капли.

Между прочим.

Ростов-на-Дону, 22.04.13 года

Девочка-молоко

Ведь ты, внимая белым голубям,

Привносишь молоко на синий бархат.

Расплёскиваешь капли по краям,

Что небо ливни в середине марта.

Вороной отдаешь на суд дождям

Прически ровных перьев к растерзанию

И гулкий такт хорейного старья

Поэзии моей на поругание.

А я смотрю, как корчится хорей —

Стареющий, зачитанный, испетый

В клыках моих рифмических зверей.

Тебе не жалко. Ты удивлена,

Послушницей монастырей сонета

Строфе моей на постриг отдана.

Ростов-на-Дону, 26.04.13 года

Р.И.П.

POB

До свиданья.

Зализанный в нервные пряди волны

Заболевшей реки.

Твой пробор проведёт на фарватер

Пароход.

Там отход его

Лучше прихода с войны

Партизанов наук

На ступени моей альма-матер.

И больная река

Целовала свой тлеющий бриз,

Наполняла людей

Водянистой прозрачностью карпов,

Призывала ко дну их,

Как тянут актрис за кулис —

В глубину,

Где утратив свои корабельные карты,

Капитаны

Спивались от рюмки. И в пьяном азарте

Обрекались

Пропавшими без вести вязкостью ила…

Я смотрел на тебя,

Как на драму в паршивом театре,

И по-моему,

Чья-то рука меня в спину крестила —

Я собрался покинуть

Навечно твой глохнущий фарс —

Внук кармической шлюхи

И нищий фальшивый. Бог даст.

До свидания.

До встреч под соплями холодных дождей —

Добровольцев.

Искусников порчи июльских причесок

И набросков

Сподвижников новых научных идей —

Я оставлю себе

Лишь один из удачных набросков,

Закрывая рукой

От дождя его страшную суть.

Я спешу

Староверие тел наготою разрушить.

Непреложность

Обета убийц в предложения вернуть,

Как Господь

Возвращает под небо казненные души.

Научившись

Гонять кровожадность голодных чертей,

Чтоб их нервный ответ

Был куда очевиднее вопросов.

До свиданья.

До встреч под покровами крыш и камней

На развалинах

Купчих домов. От рыбацких утёсов

Уезжаю.

Бегу от тебя. Ты остыл и обмяк.

Ты иссякший глагол

И базарный избитый дурак.

Я спасаю себя

В ржавой жести скрипучих купе,

Испарюсь

В чадящем дыму. Заключенный в титане,

Закипаю

Под терпкостью чая. Я – кровь каритэ,

Не прощупанный пульс

В дребезжащем гранёном стакане —

Это свойство

Летящего в пламень угля, слабость силы —

Нагревая, алеть,

А нагревшись, стать пеплом и чадом,

Превращаться в огонь

И в распад раскаленной могилы,

Обжигать

Пальцы страждущих душ, как игрушечным адом,

Едким дымом

Гнать тонны металла в ночной тишине,

Рвать незримую ткань

Воспаления душного ветра.

Чтоб никто,

Никогда и нигде не сказал обо мне,

Как о скрытом

Во тьме края карты пустом сантиметре —

Я спасаюсь

От крови прохожих – их высохшей тины.

Ты – художник,

Пиши их портреты. Пусть пахнут картины.

До свидания!

Свиданья не будет. Я тот еще лжец.

До дуэли скорее

На кремне больших пистолетов!

Ты хотел до конца.

Вот настанет тебе и конец

И неважно,

Что свой я обрел в позапрошлое