Брошенная семья. Путь к счастью (СИ) - Свит Кэти

— Что там? — спрашиваю ради интереса. Я сейчас окончательно удостоверюсь, что не мне, и все будут довольны.

— Букет и коробка конфет. — Медсестра достает из тележки тот самый букет, который мне пытался вручить Савелий, и коробку шоколадных конфет. Протягивает мне.

Инстинктивно делаю шаг назад. Не хочу касаться ничего, что так или иначе трогали либо моя мать, либо Сава.

Для меня эти вещи словно отравлены. Кажется, если дотронусь, то снова стану прежней собой и растеряю всю решительность.

— Держите, — не унимается медсестра. А я единственное, чего хочу, так это вышвырнуть цветы и сладости как можно дальше!

— У меня аллергия на цветы, — нацепив на лицо самую очаровательную улыбку нагло лгу. Не посвящать же посторонних во все перипетии личной жизни. — И шоколад тоже нельзя, я же грудью буду дочку кормить. А вот вам с медсестрами конфеты гораздо полезнее, чем мне. И цветы отлично в сестринской будут смотреться.

Медсестра смотрит на меня, словно я упала с Луны. Она явно удивлена и не скрывает этого.

— Но это же передали для вас, — не желает успокоиться.

— Ничего страшного! — заверяю ее. — Поверьте, — улыбаюсь.

Видимо, моя доброжелательность сделала свое дело, и женщина решила отступить. Она даже поблагодарила меня за такие подарки.

А я…

Я счастлива, что избавилась от них!

Только вот моему счастью долго продержаться не дано. Я вдруг понимаю, что раз Савелий узнал отделение, то он может пройти!

Леденящий душу страх прокатывается по телу.

Хватаю теплую кофту, выскакиваю в коридор, пробегаю мимо поста в сторону ординаторской.

— Мамочка! Маску наденьте! — грозно шикает на меня постовая медсестра. Тут же останавливаюсь.

— Извините, — произношу машинально. — Где маски лежат?

— Вот, — показывает на стоящий у стены пластиковый контейнер. — Из палаты без маски не выходить! По коридору просто так не ходить! — принимается меня отчитывать.

— Извините, — говорю еще раз, надеваю маску и спешу в ординаторскую. Мне срочно нужно к Мише!

Но Майорова в ординаторской нет. И когда появится, неизвестно.

Он на операции.

Понурив плечи, возвращаюсь в палату. Настроение окончательно скатывается на самое дно.

— Подскажите, когда переведут мою дочку из реанимации? — спрашиваю у медсестры, которая сидит на посту.

Она кидает на меня такой взгляд, словно впервые видит. Потом, видимо, узнает.

— Как только разрешат врачи, — выносит вердикт.

Женщина говорит спокойно, без тени раздражения, а у меня от ее слов горечь на сердце. Врач моей дочери очень занят и пока не может на Анечку посмотреть.

— Михаил Александрович после операции, как правило, заходит в реанимацию, — спешит меня успокоить. — Вернитесь в палату и дождитесь врача.

— Хорошо, — произношу покорно. С тяжелым вздохом возвращаюсь в палату.

Закрываю дверь и понимаю, что тишина меня окончательно добивает. В тщетной попытке отвлечься беру телефон, но он, как назло, начинает звонить. От неожиданности вскрикиваю и едва ли не роняю, сердце стучит словно бешеное.

Смотрю на незнакомый номер и не хочу брать трубку. Интуитивно чувствую, что на другом конце провода явно не друг и ничего хорошего от предстоящего разговора не будет.

Поднимаюсь с кровати и убираю телефон под подушку. В сотый раз поправляю постельное белье на детской кроватке, разглаживаю и без того ровно лежащую простыню, убираю даже самые мельчайшие складочки.

Жду дочь.

Вдруг дверь в палату открывается, и на пороге появляется медсестра.

— Михаил Александрович сказал, чтобы мы готовились к переводу вашего ребенка, — произносит столь долгожданные для меня слова. — Эту кровать будем убирать, — показывает на уже облюбленное мною спальное место. — Ваша дочь еще слишком мала для нее.

— Убираете? — Я удивляюсь. — Где же тогда Анечка будет спать? — вновь начинаю волноваться.

— Мамочка, успокойтесь, — просит меня. — Лучше готовьтесь к встрече с ребенком.

— Я готова! — говорю с жаром. Медсестра бросает на меня многозначительный взгляд, останавливается в дверях.

— Тогда ожидайте.

Глава 24. Эля

Измученные, уставшие, еле держащиеся на ногах мы спустя шесть бесконечно сложных часов выползаем из операционной. У каждого из присутствовавших на операции только одно желание — рухнуть где-то поблизости и хоть немного прийти в себя.

Мечты, мечты… Жаль, они не осуществимы.

Впереди меня ждет множество писанины, бессонная ночь и потерявшие своего врача пациенты. В общем, сегодня я нарасхват.

— Мих, ты просто гений! — Ко мне подходит Хмельницкий. Уважительно пожимает руку. — Такое чудо сотворил!

— Погоди, — отмахиваюсь от похвалы. Она преждевременна. — Сначала все должно прижиться и зажить. Сам понимаешь, — устало потираю переносицу. Голова гудит. — Риск развития осложнения никто не отменял.

— Это да, — хмуро со мной соглашается. — В реанимации подольше подержишь его?

— Придется, — признаю с сожалением. Как бы ни хотелось пораньше матери вернуть, придется подождать.

У малыша оказался очень сложный случай, и пришлось подключать весь свой профессионализм, чтобы избежать множества осложнений. Я, Аля, Леха, Хмельницкий… Каждый из нас сделал все, что мог.

Насколько у нас вышло помочь ребенку, станет известно чуть позже. Но мы сделали все, что смогли.

— Не беспокойся, — дружески похлопывает меня по плечу Петрович. — Сегодня я дежурю. Присмотрю.

— Да я сам сегодня на дежурстве, — говорю. Тут же прикусываю язык.

Блин. Если Саня и я сходимся в сменах, то обязательно будет не ночь, а какой-нибудь треш.

— Ты своим дамам скажи, чтоб не вздумали спокойной ночи желать, — ржет Петрович. Он уже вышел на своем этаже, мне нужно ниже.

— Видимо, придется заранее всех предупредить, — отвечаю с усмешкой, когда двери лифта практически закрылись.

Я остаюсь в лифте один. Прислоняюсь к металлической стене лбом, она холодная, и голова немного проходит.

Выхожу на своем этаже, раздумывая над дальнейшим планом лечения, прохожу по коридору вдоль всего отделения. К матери нашего маленького пациента должен был зайти Высоцкий. Я позже к ней обязательно загляну. Как только опишу проведенную операцию и проверю, как малыш вышел из наркоза.

— Михаил Александрович, я вам оставила обед. — По дороге из операционной в ординаторскую меня перехватывает буфетчица. — Только он уже остыл, — говорит с сожалением.

— Зоя Михайловна, что бы я без вас делал! — от души благодарю шестидесятилетнюю добрую женщину, принимая из ее рук еду.

Буфетчица нашего отделения периодически меня подкармливает. Прекрасная женщина! Если бы не она, я давно бы уже страдал от язвы желудка.

— Вы холодным суп решили поесть? — ахает. — Давайте разогрею, — начинает суетиться.

— Спасибо, — устало ей улыбаюсь.

Спорить с ней бесполезно, она тут многим врачам как мать. Свои сыновья далеко, так она всех нас балует своим вниманием.

— Идите, идите, — машет в сторону ординаторской. — Я вам все принесу.

Еще раз благодарю ее и направляюсь на свое рабочее место. Только вот до стола не успеваю дойти, как из палаты выходит мамочка одного моего пациента.

— Михаил Александрович, у нас в катетере кровь, — с ходу убивает всякие надежды о горячем обеде.

— Много? Давно? — следую за обеспокоенной женщиной в палату. Не успевая дойти до детской кроватки, понимаю, что ничего хорошего сегодня не ждать. — Кормили давно? — тут же у нее спрашиваю. — Сколько времени прошло?

— Часа три, — растерянно произносит, глядя на часы. — А что?

Значит, у меня есть два с половиной часа на подготовку к операции и отчет.

— Не кормить, не поить, не будить, — даю краткую инструкцию. Она покорно кивает. — Будем готовиться к наркозу.

— Зачем? — тут же пугается.

— Сделаем обследование и поймем, почему наш малыш кровит, — спешу успокоить ее. — Не переживайте. — Это прерогатива врача. Я ответственен за каждого из своих пациентов. — Мы со всем разберемся.