Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Я счел доводы парторга Володи убедительными и взял в библиотеке программу и устав КПСС. Но, удивительное дело, я не мог «освоить» и нескольких страниц этих брошюрок. При чтении этого, лишенного всякого смысла текста, меня охватывал летаргический сон, да еще, чего раньше никогда не бывало, с храпом! Как я ни старался, ничего не получалось.

Заявление я все-таки написал и со страхом зашел в кабинет с надписью «Секретарь парткома». Кабинет был побольше ректорского, ковровая дорожка вела, как на эшафот, к фигурному дубовому столу Володи. Я, было, обратился к нему на «ты» как обычно, но он быстро перебил меня: «Вы, по какому вопросу?»

— Вот заявление написал, — глупо улыбаясь, ответил я, подавая ему заявление: «Прошу принять меня в КПСС, потому что хочу состоять в передовых рядах строителей коммунизма…».

Володя брезгливо взял у меня заявление двумя пальцами и, взглянув на него, тут же вернул обратно.

— Перепишите, как следует, и тогда уж принесете!

— Не понимаю, ошибок вроде нет… — удивился я.

— Перепишите перьевой ручкой и фиолетовыми чернилами! — строго, как двоечнику, пояснил Володя.

— Почему??? — чуть не завопил я, полагаю, что Володя меня разыгрывает.

— Потому, что Владимир Ильич Ленин писал свое заявление именно перьевой ручкой и фиолетовыми чернилами, пора бы знать! — назидательно пояснил Володя.

Меня прорвало:

— А если бы Владимир Ильич жил еще раньше и писал бы гусиным пером по свинячьему пергаменту? Или клинописью по каменной плите? Вы что, шутите со мной?

— Все понятно, — констатировал ледяным голосом Володя, — вы не созрели еще до членства в нашей партии! Можете быть свободны!

Я хлопнул партийной дверью и оказался действительно свободным. Какое счастье, что Володя хотел заставить меня переписать заявление, а я заартачился! Какая удача, что я не «вступил» в то, во что вступать не следовало! Чем бы я оправдался потом перед самим собой, перед младшим поколением? Карьерного роста захотел? А ты сам добейся его своими силами и умом, а не «членством» — слово-то позорное какое!

Больше я на пьянки с участием Володи не ходил. И стал искать позиции для отступления. Были советы поехать в Братск, где была свободной одна из кафедр местного политехнического института; предлагали в Брянский институт транспортного машиностроения. Открылся я в своих намерениях и Лиде Войтенко. И она без всяких раздумий предложила мне подавать в Курский политехнический институт, который она недавно закончила. Там, вроде бы, до сих пор свободно место заведующего кафедрой теоретической механики. Лида часто ездила к себе домой в Курск и навещала своих приятелей — преподавателей КПИ.

— Пиши письмо ректору КПИ немедленно! — посоветовала Лида, — а скоро я с Сашей должна туда поехать проведать родителей, вот мы и зайдем поговорить к ректору. А поступишь туда — и нас с собой возьмешь, а то надоело мне уже в этом «зековском» Тольятти!

Я так и сделал, описав в письме все, кроме моего конфликта в ТПИ. Недели через две Лида и Саша поехали в Курск и, вернувшись, сообщили мне, что в КПИ новый ректор набирает новую команду, а место зав. кафедрой теоретической механики свободно, его временно исполняет преподаватель без степени, почти как было в ТПИ. Ректор, дескать, просит тебя срочно приехать к нему на собеседование, предварительно позвонив.

Чтож, в очередную поездку в Москву, я вечером сел на курский фирменный поезд «Соловей» и утречком прибыл в Курск. Был май, в Курске уже во всю распустились деревья и кусты — весна там наступает на неделю раньше, чем в Москве. Не торопясь, пешком дошел до центра — а именно там располагался тогда КПИ, на коротенькой улице Челюскинцев. С собой я захватил все, что нужно для подачи документов на конкурс, кроме, разумеется, характеристики. Зайдя в приемную ректора, я представился секретарю. Она сообщила мне, что ректор ожидает меня, но просит зайти сперва в отдел кадров для решения формальных вопросов.

В отделе кадров меня встретил его начальник, приятный обходительный человек — Антон Антонович Томкович, конечно же, бывший сотрудник КГБ, чего он и не скрывал. Он подробно переговорил со мной, посмотрел документы, спросил о причине моего желания работать в КПИ. Я прямо и честно рассказал ему о причинах, побудивших меня к этому шагу, зная, что лукавить перед опытным кадровиком и кагебешником только вредно. Так и так, мол, хочу карьерного роста, так как намерен скоро защищать докторскую диссертацию, а этого роста в ТПИ мне не предоставляют. Хочу организовать научный коллектив, а это трудно сделать, не будучи заведующим кафедрой. Мне претит коррупция, процветающая в ТПИ, и я не хочу участвовать в ней.

— Достаточно? — спросил я, и Томкович, кивнув головой, вышел. Через несколько минут он снова вошел и сообщил, что меня ждет ректор. Намного позже, на одном из банкетов, где я случайно сел рядом с Томковичем, он рассказал мне, что ректор намеренно послал меня сперва к нему, чтобы узнать мнение опытного кадровика и разведчика. Томкович и сообщил ему, что, по его мнению, Гулиа — человек прямой, честный и умный.

— Хорошо, — переспросил ректор, — понять, что он человек прямой и честный вы могли, благодаря своим профессиональным навыкам. А откуда вы заключили, что он умный?

— При хорошем костюме у него была нечищеная обувь, — ответил Томкович,

— поверьте, не будет умный человек затруднять себя такими мелочами, как чистка обуви!

Ректор, высокий, худощавый, славянской внешности человек, лет сорока пяти — Евгений Викентьевич Коваленок, принял меня очень дружелюбно, рассказал об институте, о том, что почти готов огромный новый корпус, куда и переведут кафедру теоретической механики; квартиру институт предоставит не раньше, чем через год. А пока — новое благоустроенное общежитие гостиничного типа со своим туалетом и душевой. Во взгляде и словах ректора чувствовалась большая доброжелательность, я понял, что понравился ему. Забегая вперед, скажу, что я не ошибся в этом — он всегда поддерживал и выручал меня, хотя я своими «выходками» принес ему много хлопот.

Я написал заявление с просьбой допустить меня к конкурсу на замещение вакантной должности заведующего кафедрой теоретической механики, и ректор завизировал его.

— Знаете, — подконец признался он мне, — когда вы письмом прислали список своих научных трудов и изобретений, я не поверил, что столь молодой человек может иметь их свыше сотни. И я поручил одному нашему завкафедрой проверить, существуют ли они вообще в природе, не выдуманы ли. Но все оказалось точно!

Я что-то пролепетал про характеристику, но ректор — человек понятливый