Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

убеждений (разве это не утешительно, что такое все еще „требуется“?). Не могли бы Вы удостоверить мне это в нескольких строках? (Хотя справедливости ради не могу не заметить, что, например, в отношении Третьего рейха я испытываю совсем иные чувства – но, по сути, как раз из пацифистских соображений)». Вдобавок Манн предложил ему выполнять обязанности своего личного секретаря. В то время писатель работал над романом Иосиф и его братья, отрывки из которого читал супругам Байдлер при встречах. Впрочем, Франц Вильгельм и так узнавал содержание романа по мере его написания, поскольку перепечатывал его на машинке под диктовку Кати Манн. Будучи секретарем Томаса Манна, он также работал в учрежденном писателем фонде поддержки оказавшихся в нужде писателей-эмигрантов. Благодаря этой деятельности он стал известен в среде швейцарской пишущей братии, и в дальнейшем она помогла ему стать секретарем Союза писателей этой страны. Через некоторое время ему удалось найти в Статистическом бюро кантона Цюрих скромную должность вспомогательного сотрудника, которую он исполнял в 1935/36 году. В июне 1935 года супруги Байдлер получили извещение о том, что на основании принятого в 1933 году закона они лишены гражданства Германии. Согласно этому закону «лица, пребывающие за границей, могут быть лишены гражданства рейха в том случае, если своим поведением они нарушают обязанность соблюдать верность рейху и народу, нанося тем самым вред интересам страны». В конце 1936 года Германия лишила гражданства и Томаса Манна.

В тот период Байдлер вел обширную переписку со многими музыкантами и деятелями культуры. В числе его корреспондентов был осевший в Базеле Феликс фон Вайнгартнер, живший какое-то время в Лугано Бруно Вальтер, считавшийся в Третьем рейхе «вырожденцем» композитор Эрнст Крженек и живший в окрестностях Мюнхена внутренний эмигрант Карл Амадеус Гартман. Внук Вагнера не прерывал связи и с жившим в Праге Лео Кестенбергом. До своего отъезда в Палестину в 1938 году тот и сам навещал бывшего секретаря во время визитов в Швейцарию.

Глава 15. Гитлер спасает фестиваль

В конце марта 1933 года в берлинской гостинице «Эдем» Винифред отмечала пятнадцатилетие прибывшей на пасхальные каникулы Фриделинды. К тому времени девушка как раз закончила чтение Моей борьбы, и ей хотелось навести застольную беседу на эту тему, чтобы блеснуть перед взрослыми своей эрудицией. Поэтому, выждав удобный момент, анфан террибль громко спросила: «Что такое проституция?» Произошло общее замешательство, и опомнившийся первым Титьен поинтересовался: «Где тебе попалось это слово?» – и она с гордостью назвала прочитанную только что Мою борьбу. Пытаясь замять разговор, Титьен стал давить на нее своим авторитетом и заявил, что там не могло быть такого слова. Но не такую напал! Книга была у Фриделинды под рукой, и она сразу же нашла несколько соответствующих мест. Тогда все стали смеяться и свели всё дело к шутке: «Ты знаешь больше нас, мы такого слова никогда не слышали». Сообразив, что с ней просто не хотят говорить на эту тему, она решила разобраться сама, тем более что теперь ее уже мучило любопытство. Прочитав соответствующую статью в энциклопедии, она мало что поняла и на этом «прекратила свои безуспешные попытки понять книгу Гитлера». Кроме того, Фриделинда вспоминала, как она пыталась выяснить у одной из наставниц значение слова «сифилис», также обнаруженное в Моей борьбе. Та страшно смутилась, покраснела и посмотрела на ученицу с явным неодобрением: «В вашем возрасте я ничего не знала про сифилис». Разумеется, любознательная девочка нашла возможность выяснить смысл всех заинтересовавших ее слов, но неискренность взрослых не прибавила им авторитета в ее глазах. Из этого следует, что как в Ванфриде, так и в Хайлигенграбе существовали темы, которых предпочитали не касаться даже в разговорах с уже подросшими детьми.

Следующий день, 1 апреля, вошел в историю Германии как «день бойкота евреев». Это была первая попытка новой власти показать свое отношение к еврейскому населению и посмотреть, как отреагирует на него народ. Поводом для этого мероприятия стал запущенный Министерством пропаганды слух, будто евреи распространяют за рубежом измышления, порочащие национал-социалистов. Министр пропаганды Геббельс писал: «Если эта кампания за границей прекратится, бойкот будет приостановлен, в противном случае дело дойдет до резни. Теперь, чтобы их не взяли за горло, немецкие евреи должны оказать влияние на своих соплеменников по всему свету». Вдобавок это была одна из первых попыток завладеть еврейским бизнесом и имуществом, предпринятая за несколько лет до массовой «ариизации» немецкой экономики. Так, Гансу Шемму под это дело удалось недорого приобрести в Байройте два дома по улице Максштрассе, и он переделал их под резиденцию правления округа Восточная марка, названную в народе «Коричневым домом». В Берлине и других городах штурмовики выставляли у еврейских магазинов пикеты, призывавшие население ничего у евреев не покупать, поэтому акция была довольно шумной. Громкие манифестации происходили у таких известных магазинов, как KaDeWe или универмаг Вертхайма, однако Фриделинда их практически не заметила. Хотя в своих воспоминаниях она и упомянула о бойкоте, однако основное внимание уделила посещению рейхсканцелярии, куда Гитлер впервые после прихода к власти пригласил Винифред с ее старшей дочерью. На этом приеме присутствовал и «герой дня» Геббельс, приветствовавший Фриделинду в своей хамской манере: «Ну, дитя мое, ты все такая же толстая, ленивая и прожорливая?»

Для Винифред было важно получить у Гитлера подтверждение его согласия на участие в фестивале евреев, которое он дал ей в ноябре прошлого года, однако она не решилась завести разговор на эту тему, хотя сидела рядом с ним за столом. Фриделинде запомнилось, что кормили супом с лапшой, а на десерт были какие-то дорогие конфеты, которыми угощала Ильзе Гесс. Неприятное впечатление на присутствующих произвела случившаяся у Гитлера вспышка гнева: «Гитлер вышел в соседнее помещение поговорить с адъютантом Шаубом. Вскоре он стал изо всех сил на него кричать… его лицо приобрело багровый цвет, а глаза налились кровью. Осыпая беднягу отборными австрийскими оскорблениями… он буквально выплевывал слова между зубов и шипел с каким-то отвратительным присвистом. Поскольку мне показалось, что он полностью потерял над собой контроль и в любой момент может начать стрельбу, я инстинктивно оглянулась в поисках спасения. Все это время Шауб стоял, не чуя под собой ног, напротив Гитлера, чей взгляд был искажен ненавистью… Казалось, он парализован и не может ни говорить, ни чувствовать. Я взглянула на мать, чтобы понять, не боится ли и она, что Гитлер сошел с ума. Но она сидела совершенно спокойно, прикрыв глаза, словно ничего не слыша. Минут через десять буря прошла так же быстро, как