Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В честь получившего высокое назначение Шемма в Байройте устроили праздничный митинг, на котором свежеиспеченный баварский министр выступил с речью, назвав главными предтечами нового национал-социалистического мировоззрения Рихарда Вагнера и Хьюстона Стюарта Чемберлена – это была одна из первых попыток встроить байройтскую религию в новую, национал-социалистическую государственную идеологию; в дальнейшем религиозное поклонение Мастеру и признание Чемберлена в качестве одного из его апостолов стало повсеместным.
После этого в Третьем рейхе началась война на уничтожение против неугодных деятелей культуры; ее жертвами стали как расово неполноценные художники, так и «арийцы», вызывавшие неприязнь новых властей. В Дрездене устроили обструкцию директору оперы Фрицу Бушу, сорвав очередной спектакль, после чего ему пришлось уехать за границу; за ним последовал его брат, виолончелист Герман Буш, а в 1939 году Европу покинул другой брат, скрипач Адольф Буш, возглавлявший камерный оркестр в Базеле. Фриделинда писала: «Нацисты попытались вернуть Адольфа Буша и участников его камерного ансамбля, и с этой целью послали в Базель переговорщика с соблазнительными предложениями, однако Буш заверил посланника, что он с друзьями вернется в тот день, когда Гитлер, Геббельс и Геринг будут публично повешены». Вернувшегося с американских гастролей Бруно Вальтера сначала отстранили от руководства лейпцигским Гевандхаузом, а затем вынудили отказаться от концерта в Берлине (там его заменил готовый оказать услугу новым властям Рихард Штраус); после этого Вальтер также эмигрировал.
Поскольку здание Рейхстага сильно пострадало от пожара, Гитлер перенес торжественное открытие недавно избранного парламента в город прусской воинской славы Потсдам и назначил это мероприятие на 21 марта – шестьдесят вторую годовщину первого заседания рейхстага, объединившего земли Германского рейха. Сначала в католической и протестантской церквах провели богослужения для депутатов соответствующих конфессий. Гитлер и Геббельс в богослужениях не участвовали – они провели отдельную церемонию на Луизенштадтском кладбище, отдав дань памяти героям, погибшим в борьбе за победу идей национал-социализма. Затем в гарнизонной церкви Потсдама, где находятся могилы Фридриха I и Фридриха Великого, облаченный в визитку новый рейхсканцлер Гитлер и президент Гинденбург в маршальском мундире одновременно преклонили колени перед могилами прусских королей и возложили венки. Этот день завершился представлением Мейстерзингеров в Берлинской государственной опере; дирижировал Фуртвенглер. Через день состоялось первое заседание вновь избранного рейхстага, где теперь 82 % мест занимали национал-социалисты. Поэтому принять Закон о чрезвычайных полномочиях, который действовал на протяжении последующих четырех лет, уже ничего не стоило. В соответствии с этим законом правительство получало право принимать любые решения без их согласования с рейхстагом и рейхспрезидентом – Гитлер стал диктатором, сосредоточившим в своих руках неограниченную власть.
Воодушевленная событиями последних дней, Винифред писала Рихарду Штраусу из Берлина, где она находилась вместе с Фриделиндой: «Да, теперь мы все переживаем время стихийной силы, а фюрер и его народ предстают как непостижимое чудо, перед которым мы можем лишь благодарно склониться. Было невероятно радостно впервые водрузить перед Ванфридом наше знамя. Дети с восторгом принимали участие во всех народных манифестациях – во время радиопередач и на рыночной площади. А недавно, 21-го вечером, Виланд маршировал с вымпелом в руке во главе колонны гитлерюгенда. Истинный внук Вагнера. В этом было что-то трогательное».
* * *
Пятидесятую годовщину смерти Вагнера отмечали не только потомки Мастера в Байройте. Франц Вильгельм Байдлер, оказавшийся при новой власти, как и все социал-демократы, изгоем, к тому же известный как ближайший сотрудник Лео Кестенберга, одно имя которого вызывало ярость новых властей, выступил на радиостанции Deutsche Welle с докладом, заполнившим во время трансляции Тристана антракт между вторым и третьим действиями. По этому поводу Байдлер написал Томасу Манну, с которым его связывала крепкая дружба. Они познакомились в доме Клауса Прингсхайма (Pringsheim) – брата-близнеца жены Манна Кати, дирижера, преподавателя музыки и почитателя творчества Вагнера; в период культурной реформы Кестенберга он служил музыкальным руководителем возглавляемых Райнхардтом драматических театров.
После прихода к власти национал-социалистов имя Манна было у всех на устах в связи с докладом Страдания и величие Рихарда Вагнера, который он прочел в Амстердаме, Брюсселе и Париже. Поскольку представления Манна о творчестве Вагнера не совпадали со взглядами националистов и прямо противоречили сформированной в Байройте религии, доклад вызвал волну протестов по всей Германии. Ее материальным выражением стала статья Протест Мюнхена, города Рихарда Вагнера, опубликованная в газете Münchner neueste Nachrichten от 16/17 апреля 1933 года. Инициаторами публикации были бывший поклонник Манна композитор Ганс Пфицнер, разругавшийся с писателем еще в двадцатые годы, когда тот выразил свое разочарование в националистической идеологии после убийства министра иностранных дел Ратенау, и дирижер Ганс Кнаппертсбуш; оба они надеялись с помощью этой статьи проложить себе путь в Байройт и заодно заслужить доверие новых властей. Кроме них, а также Рихарда Штрауса и таких мало кому известных ныне композиторов, как Зигмунд фон Хаузеггер (в то время директор Мюнхенской музыкальной академии) и Клеменс фон Франкенштайн, письмо подписали министр внутренних дел Баварии Адольф Вагнер, обербургомистр Мюнхена Карл Филер и гауляйтер Баварской восточной марки Ганс Шемм.
Согласно Дитеру Борхмайеру, суть расхождений между Томасом Манном и авторами статьи заключается в отмеченном еще Ницше отличии между восприятием Вагнера как чувствительно-декадентского современника поздних французских романтиков и символистов и концепцией Вагнера как героя-германца (соображения Борхмайера приведены в книге Верены Негеле и Сибиллы Эрисман Байдлеры). В нацистской Германии это эстетическое расхождение стало основанием для политических обвинений.
Год спустя, в письме Министерству внутренних дел, Томас Манн назвал Протест чудовищным доносом, который мог стоить ему жизни. Ко времени появления этой статьи он с семьей проводил отпуск в швейцарской Арозе и счел за лучшее не возвращаться в Германию. Байдлер, оказавшийся в сходном положении, еще больше сблизился с Манном. После своего выступления на Deutsche Welle он писал Манну: «Десять дней спустя сняли руководство Deutsche Welle, и 13 февраля мы уже не знали, смогу ли я еще говорить! Однако у захвативших власть господ тогда были более важные заботы!! (А именно подготовка имперского пожара!)». Уже в июне 1933 года Байдлер сообщил находившемуся во французском Санари-сюр-Мер Манну о том, что готовится к эмиграции («…я оказался перед неизвестностью эмиграции, где мне придется занять любую скромную должность, которую мне предложат»), и попросил друга о поддержке. 10 июня тот ответил: «Получил Ваше дружеское письмо от 6 июня, которое меня очень порадовало. Мне нет надобности говорить о том, как Ваши высказывания по поводу нового „казуса Вагнера“ меня успокоили и как они меня поддержали в противостоянии с известными нападками».
