Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Я ужасно был огорчен, жаль было страшно и его бедную вдову – они жили душа в душу, детей у них не было. Последнее время он управлял делами великого князя Павла Александровича, для которого смерть Кушковского была большой потерей.

Маневры происходили в Звенигородском уезде, и мы все, т. е. их величества и свита жили в «Коралово», имении М. А. Васильчиковой,[449] которая устроила нас с большим комфортом, в трех верстах оттуда жили Олсуфьевы в своем имении «Ершово».[450] Часть штаба разместилась у них.

Я с раннего утра выезжал в поле, великий князь объезжал войска, а по вечерам, после отбоя, делал разборы маневров. Я с удовольствием проводил дни среди войск, и мне доставляла большое удовлетворение вся работа на маневрах. Великий князь очень добросовестно исполнял свои обязанности командующего войсками, видно было, что он не тяготился ими, и они его больше удовлетворяли, чем дела по гражданской части.

По окончании маневров вернулись в Ильинское. В первых числах октября переехали на неделю в Усово, куда заехал и великий князь Павел Александрович перед отъездом, и послал с ним посылку моей сестре, с которой он должен был встретиться.

5-го октября праздновали день именин великой княгини. Я подарил ей большой альбом для наклейки фотографий. Вечером был фейерверк.

10 сентября великий князь Сергей Александрович уехал с Гадоном в Воронеж и Тамбов инспектировать войска, а я остался в Ильинском при великой княгине.

20 сентября я ездил в Москву на заседание хирургического общества,[451] посвященное памяти нашего бедного Ланга – главного врача отряда, скончавшегося в Одессе. Мне прислали почетный билет на это заседание. Было трогательно и хорошо. После заседания доктор Алексинский пригласил меня и нескольких врачей в «Славянский базар» ужинать. Мы скромно посидели, вспоминая бедного Ланга и нашу работу в Фарсале. В два часа ночи я был уже дома, в своей квартире в генерал-губернаторском доме, а на другой день был на крестинах у одного офицера. Великий князь был заочным крестным отцом, я его заменял. После крестин на лошадях вернулся в Ильинское, по дороге ужасно замерз, был 1º мороза при сильном ветре, выпал снег. Когда подъезжали к Ильинскому, было очень странно увидать деревья, не потерявшие еще листьев и покрытые снегом.

25-го ездили в Троице-Сергиеву Лавру, выехали накануне к концу всенощной, на другой день присутствовали к обедни, после чего в Митрополичьих покоях состоялся завтрак.

В начале октября вернулась из заграницы в Царское Село моя сестра, и я так был рад, что мог поехать ее повидать после более чем полугодовой разлуки. Я нашел ее очень хорошего вида, мы с ней отлично прожили несколько дней, перебирая все пережитое за это время. Из Царского я, не заезжая в Петербург, проехал прямо на Колпино, где и сел в поезд. У самой станции с моим экипажем случилась катастрофа, сломалась ось и рессора, я вывалился из коляски. К счастью, было совсем близко от станции, можно было позвать носильщиков донести вещи.

По приезде в Москву я застал у себя своего брата с маленьким Коликом, моим племянником. Ужасно я был рад их повидать и поделиться моими впечатлениями о Царском, о сестре, передать им подарки сестры. Оказалось, что мой племянничек был очень упущен. Он утром сильно капризничал, и когда шел с моим братом ко мне, спросил: «А что, если дядя Вадя меня спросит, был ли я пай, что я ему скажу? Если скажу, что шалил, то он мне не даст игрушек, а если скажу, что был пай, то я игрушки получу, а ты говоришь, что надо всегда говорить правду».

Действительно, я первое, что его спросил, был ли он умником. Он мне ответил очень смущенно: «Я шалил, только очень мало сегодня утром», и при этом он с таким страхом наблюдал, дам ли я ему игрушки или нет.

В Ильинском меня встретили очень ласково, расспрашивали, как я нахожу свою сестру, детей, выросли ли они? говорит ли Дмитрий по-русски? хорошо ли? и т. д.

Великий князь на следующий же день уехал с Гадоном в объезд по округу, в Ильинском остались великая княгиня, Е. А. Шнейдер, Степанов, брат Гадона и я. Мне пришлось в это время часто ездить в город, почти ежедневно, вследствие болезни моего брата, у которого один за другим было два нарыва в горле и он, бедный, ужасно мучился.

Как раз в это время я купил себе велосипед и очень увлекался ездой на нем. Большею частью я и в Москву, и обратно ездил на нем, весь путь в 30 верст я проехал в 1 1/2 часа. Ездил я и в Назарьево несколько раз к Михалкову тоже на велосипеде, это было в 15 верстах от Ильинского. Он был там под присмотром врачей, его болезнь прогрессировала, но опека еще не была утверждена, что очень затрудняло ведение дел. К счастью, все управляющие были честнейшие люди.

28 октября я читал свой доклад о поездке в Фессалию в собрании членов Московского местного управления Красного Креста. Оно происходило на квартире председателя генерала Данилова. Чтобы не утомить слушателей, я составил общее резюме с некоторыми деталями с таким расчетом, чтобы доклад занял не более 30 минут. Когда я окончил, М. П. Данилов встал и просил все собрание присоединиться к нему и выразить мне благодарность, прибавив к этому несколько лестных слов по моему адресу. Все встали, устроили мне овацию. Я растерялся, неловко откланялся и не знал, куда деться. По окончании заседания подали чай, и беседа затянулась еще на полчаса, после чего я уехал.

Около 9-ти часов я поехал в «Прагу» в ресторан, где мой брат обедал со своими товарищами по Казенной палате – у них был обед по случаю окончания съезда податных инспекторов, и меня они приглашали заехать за ним. В «Праге» часть компании сговорилась ехать в «Стрельну», и меня уговорили также поехать с ними, прокутили там, слушая цыган и венгерок до 5 утра. Усталый, я приехал домой и на другой день с 12-часовым поездом уехал в Ильинское и застал великую княгиню не совсем здоровой, а на другой день она слегла, температура как-то сразу поднялась до 40, мы все страшно встревожились, тем более что великого князя в этот день не было, он объезжал войска округа.

Перед тем она себя чувствовала уже несколько дней нехорошо, ее лихорадило, она кашляла, мы все думали, что это простой грипп, что она немного простудилась, как вдруг температура сразу скакнула. Форбрихер – доктор пришел к нам, т. е. к Гадону и ко мне, и сказал, что он сейчас видел великую княгиню, что у нее высыпало, и он подозревает, что это ветряная оспа.

Мы тотчас же пошли к великой княгине, два брата Гадона и я. Она лежала на кушетке в кабинете, в жару, одетая, прикрытая пледом, и ни за что не хотела лечь в кровать, несмотря на уговоры доктора. Только днем, когда ей, очевидно, стало невмоготу, она легла окончательно. Она была очень жалка, в больном жару, хотя и старалась улыбаться, разговаривать, уговаривая нас не уходить, но мы, конечно, ушли, чтобы ее не утомлять. На ногах у нее была заметна сыпь, и на лице также в виде бугорков, что очень смущало. У меня была ветряная оспа, и потому я позволил себе сказать, что мне кажется, что это отнюдь не ветряная оспа, а скорее коревая сыпь, так оно и вышло, к посрамлению доктора. Стали прикидывать, где бы великая княгиня могла ее подхватить. Оказалось, что недели две назад великая княгиня была в одном приюте, где в то время была корь. Ясно было, что она там и заразилась. Но Форбрихер не сдавался и все уверял, что это не корь.