Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

округе Албемарл. В дальнейшем число его рабов оставалось около двухсот, причём прирост за счёт рождений компенсировался периодическими продажами для погашения долгов. Джефферсон был известен как хороший хозяин, не желающий разбивать семьи или продавать рабов, за исключением случаев нарушения дисциплины или по их собственному желанию. Тем не менее, с 1784 по 1794 год он избавился от 161 человека путём продажи или дарения. Правда, Джефферсон был против разлучения маленьких детей с родителями; но когда мальчики или девочки-рабы достигали десяти-двенадцати лет и начинали трудовую жизнь, в понимании Джефферсона они уже не были детьми.

Монтичелло был рабочей плантацией, и Джефферсон стремился, чтобы она приносила доход. Его рабы, возможно, и были членами его «семьи», но они также были единицами производства. Повсюду на плантации он стремился ликвидировать очаги безделья. Если раб был слишком стар или слишком болен, чтобы работать в поле, его отправляли ухаживать за огородом или готовить в каюте. Когда один из его бывших старост по имени Нейс заболел, Джефферсон приказал «полностью оградить его от труда, пока он не выздоровеет»; тем не менее Нейс должен был проводить дни в помещении, чистя кукурузу или изготавливая обувь или корзины. Джефферсон был готов предписать лёгкий труд для женщин, которые были беременны или воспитывали младенцев, потому что они фактически выращивали больше имущества; таким образом, сказал Джефферсон, «ребёнок, выращенный каждые два года, приносит больше прибыли, чем урожай самого трудолюбивого человека». По его словам, это был один из тех случаев, когда «провидение сделало так, что наши интересы и наши обязанности полностью совпали».

«Я люблю промышленность и ненавижу суровость», — заявлял Джефферсон, и, судя по всему, сам он никогда не подвергал рабов физическому наказанию. Тем не менее принуждение плетью лежало в основе работы Монтичелло, как и всех других плантаций. Джефферсон, конечно же, не стеснялся приказывать выпороть непокорных рабов, а тех, кого он не мог исправить, продавал, часто в качестве урока для других рабов. Одного особенно неуправляемого раба Джефферсон приказал продать так далеко, чтобы его товарищам показалось, «будто его убрали с дороги смертью». То, что Джефферсон считался добрым и мягким хозяином, говорит о том, насколько пагубной могла быть практика рабства. Как он сам отмечал, хозяин, «воспитанный, образованный и ежедневно упражняющийся в тирании, не может не быть отмечен её одиозными особенностями. Нужно быть вундеркиндом, чтобы сохранить свои манеры и нравственность, не испорченные такими обстоятельствами».

Несмотря на то, что почти 90 процентов всех рабов жили в рабовладельческих обществах Юга, рабство было небезразличным и в северных районах Америки. Накануне революции на Севере проживало около пятидесяти тысяч рабов. В середине XVIII века каждая из каждых пяти семей в Бостоне владела хотя бы одним рабом. В 1767 году почти 9 процентов населения Филадельфии было в рабстве. В 1760 году чернокожие рабы составляли почти 8 процентов населения Род-Айленда и почти 7 процентов населения Нью-Джерси, причём большинство из них были сосредоточены в портовых городах и посёлках.

К 1770 году чернокожие рабы составляли 12% населения колонии Нью-Йорк и чуть более 14% в городе Нью-Йорк. Рабы были широко распространены в небольших единицах по всему городу; даже в 1790 году каждое пятое домохозяйство владело хотя бы одним рабом. Действительно, доля домохозяйств в Нью-Йорке и прилегающих к нему округах, владевших рабами, была выше, чем в любом южном штате — почти 40% белых домохозяйств в Нью-Йорке по сравнению с 36.5% в Мэриленде и 34% в Южной Каролине. Разумеется, количество рабов в каждом домохозяйстве Нью-Йорка и его ближайших окрестностей было гораздо меньше, чем на Юге, — в среднем менее четырёх рабов на домохозяйство.

Большинство сельских северных рабов были фермерами того или иного рода. Только в округе Саут (тогда он назывался округом Кингс), Род-Айленд, было что-то похожее на плантации Юга. Эти плантации, производившие молочные продукты и домашний скот, особенно лошадей породы пейсер, варьировались от ферм площадью в три сотни акров до больших разросшихся хозяйств, площадь которых измерялась квадратными милями. Наррагансеттские плантаторы, как их называли, старались жить, как южные аристократы, но количество рабов на их плантациях, как правило, было гораздо меньше — от дюжины до полутора десятков на каждой плантации. В Южном графстве доля чернокожего населения составляла от 15 до 25%, что делало этот район самым рабовладельческим из всех в Новой Англии; более того, в городах Саут-Кингстаун и Чарльзтаун Южного графства доля чернокожего населения соперничала с Виргинией — от 30 до 40%. Некоторые из рабов могли быть смешанной расы, поскольку многие индейцы Наррагансетт, разорённые и рассеянные в результате войны короля Филиппа в предыдущем веке, вступали в смешанные браки с чернокожими.

В большинстве северных колоний рабы, как правило, жили гораздо ближе к своим белым хозяевам, чем рабы Юга — обычно они теснились в чердаках, подсобках и амбарах своих белых владельцев, а не жили в отдельных рабских кварталах. Накануне революции треть или даже больше рабов Севера жили в нескольких городах, где выполняли разнообразную работу в качестве прислуги, упряжек, торговцев, работников доков и моряков. Например, каждый четвёртый негр в Род-Айленде жил в работорговом центре Ньюпорт, где они составляли 20% населения города. Однако, несмотря на такое городское скопление чёрных рабов, северные колонии не были рабовладельческими обществами, как южные, и рабство было лишь одной из форм труда среди многих, а не доминирующей моделью общества.

Как и везде в колониальной Америке, рабство в первой половине XVIII века воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Это был всё ещё жестокий и грубый век, о чём свидетельствовала система уголовных наказаний, и многие считали, что рабство — это просто часть естественного порядка вещей. Такой образованный и просвещённый рабовладелец, как Уильям Берд из Уэстовера в Вирджинии, никогда не выражал чувства вины или недовольства по поводу владения десятками рабов. Конечно, к концу семнадцатого — началу восемнадцатого века отдельные люди, мучимые совестью, выступали против рабства, но их было мало, и в основном это были квакеры.

В первой половине XVIII века большинство американцев просто смирились с рабством как с самым низким и низменным статусом в иерархии правовых зависимостей. Распространённость сотен тысяч подневольных белых слуг, как правило, размывала очевидную природу чёрного рабства. Поскольку в любой момент половина колониального общества была юридически несвободна, особый характер пожизненного, наследственного чёрного рабства не всегда был столь очевиден, как это станет в годы после революции, когда кабальное рабство белых практически исчезнет. Естественно, ведущие революционеры Юга — Вашингтон, Джефферсон и Мэдисон — все владели рабами; но и многие революционеры