Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

ты годен. Завтра доложись темнику Джебе. Его стан в дневном переходе к северу, возле селения под горой. Отыщешь?

– У меня нет лошади, господин, – признался Бату.

Угэдэй поглядел на нукера. Тот, подавив вздох, слез с седла и передал поводья мальчику.

– Ну а ездить верхом ты хотя бы умеешь? – спросил он надменно.

Бату принял поводья и благоговейно погладил лошадь по мускулистой шее. Такого великолепного животного он прежде и не касался.

– Да-да. Ездить верхом я умею.

– Хорошо, если так. Но это не твоя кобылица, ты меня понял? Она домчит тебя до места, а там ты возвратишь ее мне, а себе подыщешь какую-нибудь клячу.

– Я не знаю твоего имени, – сказал Бату.

– Звать меня Алхун. Спроси любого в Каракоруме, меня каждый знает.

– В городе? – переспросил Бату завороженно.

Ему доводилось слышать о каменных чертогах, что возводятся сейчас над землей бесчисленным множеством мастеровых, но он до этих пор даже и не знал, верить тому или не верить.

– Пока еще больше стан, чем город, но это дело времени, – заверил Алхун. – Обратно лошадь пошлешь с нарочными, да смотри предупреди, чтобы обращение с ней было самое бережное. А не то за каждую отметину от плети рассчитаешься собственной шкурой. Ну так что, переросток, милости просим в войско. У моего повелителя Угэдэя на тебя виды. Смотри не разочаруй его.

Часть первая

1230 год

Глава 1

В воздухе клубилась пыль, переливавшаяся в лучах вечернего солнца. Сердце Угэдэя пело. Он ехал верхом по главному проезду, внимая всему, что видел и слышал. Вокруг лихорадочно кипела работа: гремели молоты, хлопотливо постукивали кирки, стучали топоры и зудели пилы, выкрикивались приказы и понукания. За городом стояли в сборе монгольские тумены. Темники, простые воины и толпы народа были созваны сюда посмотреть на то, что было создано здесь за два года каторжного труда: город среди пустыни, с укрощенным по воле хана и изогнутым руслом реки Орхон.

На минуту Угэдэй приостановил коня: захотелось поглядеть, как артель мастеровых разгружает повозку. Нервничая под его взглядом, работники с помощью веревок и блоков, дружно навалившись, стаскивали, а затем водружали глыбы белого мрамора на полозья, на которых камни перевозились затем в мастерские. Каждый молочно-белый блок мрамора с синеватыми прожилками радовал глаз. Угэдэю нынче принадлежали все каменоломни, откуда за многие сотни миль с востока свозились эти глыбы, – и это было лишь одно из тысяч приобретений, сделанных им за последние несколько лет.

Сомнений нет, разбрасываться золотом и серебром так, будто это никчемные песок или глина, может позволить себе отнюдь не каждый. Эта мысль вызвала у Угэдэя улыбку. Интересно, как бы поступил с возведенным в пустыне белым городом отец. К рукотворным людским муравейникам Чингисхан всегда относился с презрением. Но в отличие от вражеских городов, у этого стены не древние, а за стенами нет кишащих народом улиц. Здесь все новое и принадлежит всему народу.

В распоряжении Угэдэя были неслыханные богатства, накопленные государями восточных царств и шахом поверженного Хорезма, да так ими и не потраченные. Получается, стяжали они впустую. А он теперь за счет дани из одного лишь Чжунду[6] может каждый дом облечь в белый мрамор, а то и облицевать яшмой, если того захочет. Своему отцу он воздвиг на этих плоских равнинах памятник, а себе – место, где будет провозглашен ханом. Выстроил дворец с башней, возносящейся над городом подобно белому мечу: пусть все видят, как далеко ушел его народ от убогих юрт и стад.

За его, Угэдэя, золотом сюда стянулось неисчислимое множество людей. Со своим нехитрым инструментом и всего с несколькими головами вьючных животных они пересекали равнины и пустыни, стекаясь из земель Цзинь и великих городов: Самарканда, Бухары, Кабула. На долгое путешествие отважились каменщики и плотники далекой страны Корё, влекомые на запад молвой о новом городе, что возводится на реке из монет. С запасами редких сортов глины прибывали булгары; они же огромными караванами доставляли уголь и твердую древесину из своих лесов. Город быстро рос, наполняясь строителями, всевозможными ремесленниками, торговцами, ну и – не без этого – ворами и всяким отребьем. Крестьяне на своих груженных провизией телегах совершали сюда многодневные переходы в надежде разжиться связками звонких монет. Он же, Угэдэй, не скупясь раздавал им всем серебро и золото, добытое из недр земли и отлитое в монеты надлежащей формы. А они взамен строили ему город – что и говорить, сделка неплохая. Так что на сегодня это место являло собой разноликий и разноголосый людской муравейник, где звучали сотни наречий и тысячи разных блюд готовились с добавлением множества специй. Кому-то из инородцев будет позволено здесь остаться, однако свой город он, Угэдэй, строит не для них.

У стен хан увидел красильщиков с зелеными руками, которые почтительно склонили перед ним красные тюрбаны. Стражники прокладывали путь сыну великого Чингисхана. Угэдэй скакал как во сне. Это он, он преобразил становище юрт, в котором жил отец. Он, сын великого отца, воплотил это чудо в камне.

Кстати, вот что удивительно. Он не платил женщинам, чтобы они приезжали с мастеровыми, но они, гляди-ка, появились, кто с мужем, кто с отцом. Какое-то время Угэдэй раздумывал над тем, как организовать службы, необходимые для процветания города,