Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— Отец-отец, ты, видимо, ни хрена не понимаешь.

— Ну, так расскажи. Времени полно. Вечер однозначно твой!

Он собирается, приготавливаясь меня внимательно послушать. А мне, на самом деле, нечего ему сказать. Не так все должно было произойти. Я бы самостоятельно восстановился, окончательно поправился, прошел через все с улыбкой на своем лице, шутя, смеясь, лукавя. Никто бы ни о чем не узнал. Перелистнул страницу и дальше пошагал. А так…

Получилось очень некрасиво.

— Если ты не хочешь об этом говорить, то я не настаиваю, — как будто где-то вдалеке грохочет знакомый с детства голос.

— Эля умерла от запущенной пневмонии, отец, а посмертно выяснилось, что ее иммунитет был ослаблен не только легочной инфекцией, но и сопутствующими заболеваниями. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Считаешь, что виноват в смерти женщины, которую любил?

Сейчас уверен на все сто процентов, что по-настоящему не любил ее!

— Да.

— Почему?

— Об этом не хочу говорить, — бурчу, понурив голову.

— Намерен остаток жизни провести, искупая свою вину перед умершим человеком?

— На это я, наверное, не способен.

— А это мертвым и не нужно, Петр, — резко осекается и моментально замолкает.

— Я изменял ей, значит…

— Ни хрена не значит, а в твои измены я никогда не поверю. Наверное, должен предусмотрительно добавить: «Извини, малыш»? — кривляется, напяливая на свое лицо как будто восковую маску.

— Это еще почему? — мотаю головой, словно конь, пристраивающийся к неудобствам и смакующий новые удила.

— Ты шалопай, но точно не предатель.

— Да ты меня совсем не знаешь, — отмахиваюсь от него и снова откланяюсь. — Близкие могут неприятно удивлять, отец.

— Поверю в случайное медицинское заражение, например, переливание крови, недобросовестные стоматологические услуги, наконец. Поверю в несчастный случай, поверю в генетический дефект и слабую иммунную систему, но в то, что ты предатель не поверю никогда.

Извини, отец! Извини за это, но правда все же больно бьет по самолюбию твоего сынка, поэтому для тебя все истинное останется за наглой ложью и за фальшивым кадром, которые я сногсшибательно, как по нотам, до конца и на одном несбившемся дыхании доиграю.

— Жаль, жаль, — как бы сокрушаюсь. — Как же ты столько лет на свете живешь, а до сих пор не догоняешь, что никто ни для кого не является раскрытой, однозначной и понятной научно-популярной книгой, которую листаешь под соответствующее настроение, но не для внимательного чтения. Сегодня — летняя картинка, а завтра — осенний сплин, а там, глядишь, мороз и слякоть. Циклируем тома, особо не вникая в содержание.

— Раз ты так настаиваешь, то пусть будет эта версия. Теперь другой вопрос. Позволишь?

— Валяй, — скалюсь.

— Основательные проблемы с верностью — но только по твоим словам, — а за милой девочкой страдаешь.

Вообще не вижу связи, но отцу, конечно же, виднее.

— Не страдаю.

— Не буду спорить, Петр. Ей тоже будешь изменять, кивая на свое непостоянство? Или тут иное?

Такое чувство, что я прохожу какой-то изощренный тест-драйв. Меня по маковку погружают в жижу из неудобных ситуаций, а я без помощи рук и пресловутых трех попыток должен вытащить себя из трясины, на дно которой провалюсь, если не предприму каких-нибудь воскресающих меня мероприятий. Например, за волосы схвачу и приподниму себя над засасывающей очень плотной водной гладью.

— Не переводи, пожалуйста, все на Туза.

— Туза? — старший сильно изумляется. — А причем тут Тузик?

— Т… Т… Т… Тосик! — заикаясь, исправляю имя. — На Антонию не переводи, пожалуйста. Блин, ты ведь понял меня.

— Вполне! Я сказал «за девочкой», потом добавил обезличенное «ей», а ты быстренько подставил соответствующее имя. Тузик, Тосик, Антония… Это Ния!

— М-м-м, — сморщиваюсь от какой-то вони, раздуваю ноздри, закусываю нижнюю губу, зубами снимаю задравшуюся шкурку, нажимаю на мякоть, вонзаюсь в слизистую, хриплю и, коверкая родную речь, шепчу. — Ничего не решено, отец. Она не отвечает…

— Отвечает, — меня перебивает.

— Н-е-е-ет, — отрицание сиплю.

— Не стану переубеждать, но Сергей сказал, что помогать больше не намерен. Он волнуется за ее здоровье, говорит, что у нее аллергия на глютен, а твоя сдоба…

— Она здорова, нет у Туза непереносимости глютена. Полнейшая фигня.

— Петь, Петь… — отец уже в открытую хохочет. — Ты, правда, что ли, ей булочки готовишь?

Ни черта смешного в этом не нахожу. Если получается, если есть желание, если время позволяет, если я хочу ее порадовать… Что его так, черт возьми, в этом забавляет?

— Сергей выдвинул условие, — отсмеявшись, продолжает.

— Тебе! — произношу сквозь зубы. — Не впутывай меня.

— Короче! Режим «стоп, папкина помощь» переведен на чертов максимум. А ты уходишь в автономное плавание! Услышал?

— Он мне не помогал, — скулю, уродуя нервной судорогой рожу. Щеки сильно парусят, а зубы на соответствующие цифры совсем не попадают.

— Ну, хватит! — со шлепком прикладывает ладонь о белоснежную скатерть, укрывающую ресторанный стол.

— Что-нибудь еще? — чрезвычайно своевременно вклинивается официант в наш тяжелый разговор.

Не заметил, если честно, как этот надушенный коротко стриженный хрен материализовался из ничего и с какого края к нам на подкрадухах подошел.

— Счет, — отец задирает голову и снизу-вверх ведет обычный разговор. — У вас есть что-нибудь на вынос? — как будто между прочим интересуется.

— Только десерты, — с милейшей улыбкой «половой» отзывается на его вопрос.

— Это замечательно. То, что нужно! — отец направляет свой взор на меня. — Зефир для мамы, а для Тосика… Петь, что скажешь? Сладенького, например. М? — подмигивает мне и улыбается, не скрывая того, что сильно наслаждается тем, как филигранно достает меня.

— У вас есть джелато? — на автомате уточняю.

— Да, конечно.

«Ей» нравится тройная порция: крупный шарик с банановым сиропом, кофейный по форме идеальный жирненький кругляш с шоколадной крошкой и зеленый фисташковый грех, который «девочка» катает, облизывая со всех сторон блестящую, отполированную ее движениями десертную ложку. Я помню, как она стонала и блаженно улыбалась, когда подобное угощение ковыряла каждый вечер нашего совместного круиза. «Она» большая сладкоежка с собственными немного странными вкусовыми