Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

class="p1">– Поэтому беги, детка, пока есть возможность. Лично я уже выставил «Санитатем» на продажу и надеюсь успеть продать, пока мое имя не опозорено. А потом свалю из этого города и подумаю, чем заняться дальше.

– Не верится, что ты продаешь центр. Ты столько души в него вложил.

Евгений усмехается. Несмотря на внешнюю браваду, в его глазах читаются страх и грусть. Да, до сих пор он мог называть себя счастливым человеком и очень любил свою жизнь. Любил настолько сильно, что целый год колебался, расстаться с ней или нет. И даже попытался спасти ее, выполняя грязные поручения Гроссмейстера.

Он будто читает мысли Юлианы и отводит взгляд, чтобы она не заглянула на самое дно его души и не ужаснулась тому хаосу, что там царит.

– Не смотри на меня так. Я год жил в таком напряжении, которое тебе и не снилось. Боялся зайти в соцсети и увидеть, что мои слабости меня же и погубили. Ведь не было никаких гарантий, что шантажист сдержит слово, – он говорит взахлеб, будто до этого сдерживал поток слов, а теперь, дав слабину, уже не мог остановиться.

– Похоже, он тебя конкретно прижал…

– Не то слово. Я проклинал тот день, когда не разрешил тебе уволиться. Проклинал себя за бесхребетность. Пытался найти ответы, узнать, кто такой этот Гроссмейстер… Но он гениально провел игру и не сделал ни единой ошибки, не дал мне шанса взять реванш. Он не человек, он – чертова машина, которая все просчитала… А я… Я – трус.

– Любой бы на твоем месте был трусом, – Юлиана делает слабую попытку его утешить, но Евгений только хмыкает:

– Уже неважно. Я устал бояться. Да, на новом месте придется тяжело, но, по крайней мере, мне нечего будет терять. Страх уйдет. Вот увидишь, уйдет, – сам себе повторяет Евгений. – Я не хочу оказаться на соседней койке с Ильей. Он это заслужил, а я нет. Я никому не причинял боли, только если по согласию. – Впервые на его лице проскальзывает знакомая улыбка, на короткое мгновение вернувшая былого Евгения. – Не хочу быть пешкой.

Он замолкает, и они вдвоем слушают тишину, надеясь найти в ней ответы, но слышат лишь гулкий стук сердец да тревожное щелканье стрелок на часах.

– Хотя я все же сделал кое-что не очень хорошее, – уныло признается Евгений.

Юлиана боится даже посмотреть на него. Длинная исповедь Евгения до сих пор эхом отзывается в голове, и она сомневается, что выдержит еще одно признание.

– Я сдал ему Лидию. Она могла раскрыть аферу Гроссмейстера, притянуть полицию, и тогда бы полетели головы. А я ведь выполнил все чертовы условия шантажиста! И не хотел, чтобы меня раскрыли, потому что Лидия сломалась. Потратить столько сил, чтобы все погорело из-за этой сушеной воблы! – Он вдруг резко сплевывает в раковину.

Юлиана морщится:

– Ну, она – убийца. Знаешь, мне ее абсолютно не жаль. Тем более после того, что ты рассказал. Наверное, где-то в глубине души у меня оставалась надежда, что Гроссмейстер просто очернил моего мужа. Но раз Лидия сама призналась в убийстве… – Она вздыхает, не зная, как закончить предложение.

– Мне жаль, – повторяет Евгений.

– Не стоит.

И снова тишина, которая как бальзам охлаждает и залечивает их сердца. Но не снимает тяжесть с плеч.

– А знаешь, он ведь не машина, – задумчиво произносит Юлиана.

– В смысле?

– Ну, ты сказал, что Гроссмейстер настолько безупречно все рассчитал, каждый шаг, словно он не человек, а машина. Так вот, одну ошибку он все-таки допустил.

Евгений выжидающе смотрит на нее, и Юлиана тихо отвечает:

– Гроссмейстер не довел легенду до идеала. Он пытался убедить меня, что в тот вечер я ехала к Лидии, но авария произошла на совершенно другой дороге. У меня уже были сомнения, но эта ошибка подтвердила – я не сумасшедшая.

– Ошибка, – бормочет Евгений. – А что, если это не ошибка? Что, если он, как серийный убийца, всегда оставляет для жертвы крохотный выход, создает иллюзию свободы, а затем захлопывает дверь перед самым носом, когда до спасения остается всего шаг?

– Тогда я не понимаю, к чему вся эта игра.

– И не поймешь. Психопатов не просто так называют психопатами. Они не такие, как мы. И мир видят совершенно в других красках. Только черное и белое. И полное игнорирование других цветов. – Евгений роется в кармане толстовки и достает газовый баллончик. – Держи! Надеюсь, ты умеешь им пользоваться. – Он кладет баллончик на столешницу. – Носи с собой. Ради твоей же безопасности.

Юлиана скептически смотрит на «подарок»:

– Интересный способ самозащиты. Можно дважды умереть, пока впопыхах ищешь его в сумке.

– Зато не посадят за превышение самообороны, – язвит Евгений. – Лучше бы сказала спасибо.

Юлиана со вздохом ставит на плиту кастрюлю с водой. Пустой желудок требует еды, а в холодильнике только завалявшиеся пельмени. Ее коронное блюдо, как любил подтрунивать Илья.

– Знаешь, что ты можешь сделать в качестве извинения?

– Не думал, что вообще должен извиняться, – бубнит Евгений.

Юлиана пропускает его слова мимо ушей и закидывает в кастрюлю пельмени, снова позабыв дождаться, пока вода закипит.

– Найди мне Зою.

– Зою? Девочку, что ли?.. Не думал, что она жива.

– Да, она выжила в той аварии, но попала в детдом. Отыщи ее, я знаю, у тебя полно связей.

– П-ф-ф, хорошо. Напиши мне все, что о ней известно. Но не понимаю, зачем она тебе? Ты же не любишь детей!

– Просто один человек навел меня на мысль, что дело не в нелюбви к детям. На самом деле я не люблю ту девочку, которую мама запирала в темном чулане. Не люблю, потому что не могла ее защитить. И все равно продолжала любить маму. – Юлиана переводит дыхание. – Зоя – сирота. Я теперь тоже. И я хочу ее найти.

IV

Однажды у моря…

Они повздорили с Лялей и не разговаривали уже несколько дней. Она почему-то возомнила, что ее первый секс должен быть при луне на берегу моря, а Богдан не понимал, зачем так заморачиваться. Это же Ляля. Пяти минут впопыхах в темной кладовке вполне достаточно. В конце концов, могла бы не соглашаться, если не хотела. Впрочем, Богдан не переживает насчет их ссоры. Ляля всегда его простит, что бы он ни сделал. За последние пять лет она словно превратилась в его тень, а поскольку у него больше не было друзей, Ляля стала тем необходимым источником информации, который он так искал. К тому же в шестнадцать она расцвела: детский жирок перебрался в грудь, белесые волосы