Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

остальной толпы и что французы характеризуют одним словом: chien, сидевшие за отдельным столиком два офицера переглянулись, когда Татьяна Ивановна прошла мимо них. Похмельный купчик осклабился и что-то забормотал, сделав поощрительный жест в пространство. Но Татьяна Ивановна ни на кого не обращала внимания и заняла уголок дальнего диванчика.

– Я сейчас, – шептала «баронесса», запихивая свой узел в уголок.

Десять минут ожидания Татьяне Ивановне показались вечностью, особенно когда в ее уголок заглянули два ранних петербургских пшюта. Один, кажется, узнал ее и взялся за котелок, но она брезгливо отвернулась. И здесь не дадут покоя… Пшюты исчезли и показались снова. Татьяна Ивановна узнала одного из них, белокурого, с мышиными глазками, усиками шильцем и лисьею мордочкой. Она где-то встречалась с ним, но где – все исчезало в тумане смешанных воспоминаний. Мало ли у нее знакомых, и где же припомнить всех! А сейчас она меньше всего желала с кем-нибудь встретиться. Да и «баронесса» точно сквозь землю провалилась.

За десять минут до звонка торопливо вошла супружеская чета. Жена вела девочку и мальчика, муж нес грудного ребенка на руках. Они поискали глазами свободного места и остановились на ее диванчике. Она была рада таким соседям и с особенным вниманием принялась рассматривать детей. Видимо, люди небогатые. У жены такое же лицо, как у «баронессы». Пшюты опять заглянули, но, завидев целую семью, ретировались.

– Я подвинусь немного, – предложила Татьяна Ивановна сбившейся с ног матери. – Садите сюда мальчика.

Счастливая мать сунула ей ребенка и даже не поблагодарила. Она была поглощена мыслью о том, успеет ли муж купить билеты и сдать багаж. Затем грудной ребенок начал тихонько хныкать, и она его укачивала, придерживая конец распахивавшегося одеяльца зубами.

«Как они должны быть счастливы! – мелькнуло в голове Татьяны Ивановны, с завистью поглядывавшей на изнемогавшую мать. – Что из того, что трудно?»

В этот момент показалась «баронесса». Татьяна Ивановна хотела взять посыльного, чтоб отнести узел, но «баронесса» ни за что не согласилась. С какой стати бросать этим дармоедам целых 15 копеек? Она схватила свой узел и потащила его в вагон третьего класса с спальным дамским отделением.

– Вот здесь будет отлично, – говорила она, устраивая узел на вязаную сетку вверху. – И соснуть можно… Впрочем, вам не приведется и спать. Поезд придет на станцию в десять часов. Только вы в ночь не ездите. Неудобно молодой женщине одной. А вы переночуете там где-нибудь.

– Где же это?

– Ну, на постоялом. Там всегда есть для приезжающих чистая половина… Татьяна Ивановна, хватит ли у вас денег-то? Если нужно, так я могу вам дать немножко.

«Баронесса» даже вытащила худенький и затасканный портмоне, но Татьяна Ивановна ее остановила.

– Нет, нет… У меня есть достаточно. Целых шестьдесят рублей.

– Ну, маловато, но как-нибудь хватит… Дай вам Бог, миленькая все устроить, а я буду молиться за вас.

Последние слова «баронесса» проговорила со слезами на глазах, а потом порывисто благословила путешественницу. У Татьяны Ивановны что-то защипало в горле, и она должна была закусить губы, чтобы не расплакаться.

– Идите, идите, второй звонок.

– Шляпу-то оставьте на станции, то есть на постоялом, – советовала «баронесса», высовывая голову в дверцы купе. – А то неловко будет ехать на лошадях.

– Хорошо, хорошо…

Как это ни странно, но Татьяна Ивановна вздохнула свободнее, когда доброе существо оставило ее наконец в покое. Добрые люди бывают иногда надоедливы… Но «баронесса» не унялась, и ее лицо скоро прильнуло к окну вагона. Это опять вызвало внимание слонявшихся по платформе пшютов. Белокурый подошел к «баронессе» и что-то заговорил. Татьяна Ивановна откинулась в угол и видела только лицо «баронессы», вспыхнувшее красными пятнами. Нет, она устроит ей скандал… Что же это поезд стоит? Точно в ответ на эту мысль послышался резкий свисток обер-кондуктора, неприятно ухнул паровоз, где-то залязгали железные цепи, и поезд тяжело тронулся. Платформа точно поплыла. Татьяна Ивановна видела только, как «баронесса» торопливо перекрестила ее окно, как мелькнула красная фуражка начальника станции, еще раз показались противные пшюты, а потом все заволокло дымом.

– Слава Богу, – прошептала Татьяна Ивановна, когда поезд выбрался из-под навеса и яркий весенний свет залил ее купе.

Как многим коренным петербуржцам, ей случалось только в первый раз выехать из Петербурга в настоящее путешествие. Дальше Павловска, Озерков и Екатерингофа ей не приходилось ездить. Слава Богу, проклятый город оставался позади… И как быстро все исчезло! Только влево, где протекала невидимая Нева, долго еще тянулись громадные фабричные здания и поднимались высокие трубы. Поезд развивал скорость, и картины сменялись быстро. На полях еще лежал снег, и только кое-где чернели первые проталинки. Татьяну Ивановну охватило еще не испытанное чувство свободы. Да, сидит она одна и ничего и никого не хочет знать. Она походила на птицу, вырвавшуюся из клетки. Да, вот и голубое небо, и солнце, и простор, и она сама такая молодая и сильная. В душе теплилось приятное сознание, что она наконец приступает к выполнению давно задуманного плана. Но мысли опережали поезд и летели далеко вперед, где нет ни железных дорог, ни пшютов, ни гнетущей и давящей петербургской неволи.

II

Дорогой лучше всего думается. Дома что-нибудь да мешает, а тут для мысли полный простор. Несутся мимо равнины, перелески, речки, насыпи, телеграфные столбы, сторожки, деревни, где-то на горизонте мелькает стройный силуэт белой сельской церкви, где-то дымит фабричная высокая труба, и в голове тоже несутся лица, воспоминания, полузабытые грезы, мечты о будущем, мелкие расчеты и тонкие соображения. Одно движение вызывает другое.

Именно такое раздумье переживала сейчас Татьяна Ивановна. А в последние годы ей так мало оставалось времени именно на это. День катился незаметно один за другим, и она все что-то откладывала. Удивительно, как это она раньше не подумала вот о том, о чем сейчас… Ей делалось даже обидно, когда она припоминала вмешательство «баронессы».

«Что же, я и без нее поехала бы… Ну не сегодня, положим, а летом непременно…»

Затем являлась облегчающая мысль: ведь ее никто не знает ни в поезде, ни на станции, ни там, куда она поедет на лошадях. Как это хорошо и как легко, вроде того, как если бы человек мог родиться во второй раз. Татьяне Ивановне сделалось вдруг весело, и она даже замурлыкала про себя знакомый опереточный мотив. Ну, положительно весело. А давеча этот белобрысый пшют как смотрел на нее! Развеселившись, девушка сделала даже рукой нос по адресу именно этого нахала. Кончено, все кончено… ха-ха!.. Как будут все удивлены, как будет злиться maman «баронессы». О, пусть хоть лопнет со