Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грядущее, которого он опасался, – грянуло.
«Да ведь есть и пример Трампа!» – Подлевский вспомнил, как Гарри Родворн говорил об особом внимании всего мира к внутренним проблемам. А ещё он говорил… Это для Аркадия было внове… Оказывается, в годы Второй мировой, благодаря огромным заказам, американцы очень хорошо зарабатывали. Но финансовые власти искусственно ограничили потребление, сделав упор на накоплении частного капитала. Зато после войны эти накопления потоком хлынули в жилую сферу, колоссальная покупательская мощь заново и создала Одноэтажную Америку. «Какая ещё рука рынка! – возмутился Подлевский и в своей манере передёрнул плечами. – В чистом виде масштабное госпланирование финансов».
Кроме того, Родворн говорил о каком-то американском учёном, который в середине пятидесятых прошлого века изобрёл вакцину от полиомиелита. «Он не запатентовал это лекарство, – рассказывал Гарри, – чтобы оно стоило дешевле и было доступно миллионам людей. Сегодня на фоне запредельного жлобства фармацевтических монстров этого благородного человека у нас вспоминают всё чаще».
Подлевский поднялся и медленно побрёл к фасадным воротам Центрального парка – где биржа прогулочных извозчиков и велорикш, напротив «героя» множества голливудских фильмов старого 18-этажного люксового отеля «Плаза» с плечистыми парнями у входа. Не зная конкретных московских обстоятельств, Аркадий интуитивно чувствовал – нет, пожалуй, трезво, умом понимал, что российские реалии начинают круто меняться. Его закулисный фриланс, то есть заработок на теневых сделках, перестанет давать доход. Этот Мишустин ужесточит паршивое управление экономикой, для того и возвышен. Подлевский с его связями станет просто лишним. Да и сохранятся ли связи?
В Москву он звонил редко, лишь для того, чтобы напомнить о своём существовании. Московская жизнь вообще отодвинулась в сознании Подлевского куда-то на задворки. Он оплатил квартплату почти на год вперёд, в том числе охранную сигнализацию, и забыл о бытовых проблемах. Закрыл офис, продал машину, уволил Ивана и помощника. Родственники его не интересовали по причине их отсутствия – был сводный брат по матери, но общались они редко, Аркадий даже не известил его о своём длительном отъезде. Правда, в пыльных закоулках сознания иногда мелькала мысль: а что всё-таки с Богодуховой? Вместе с ребёнком она куда-то исчезла сразу после пожара в Поворотихе, а ведь Агапыч передал, что жертв не было, огонь успели загасить. Подлевский месяца два периодически посылал Ивана дежурить к дому Донцова и на Полянку, к Катерине, но ни разу Иван не засёк ни Богодухову, ни наличия младенца. Словно сквозь землю провалились… Боже, как давно это было! В какой-то другой жизни, целая вечность минула.
Сегодня Москва беспокоила совсем в ином смысле. Когда звонил кому-то из деловых знакомых, по тону собеседников, по их репликам догадывался, что всё встало, все ждут. Так было и в апреле восемнадцатого года, деловой мир настороженно замер в ожидании новых кадровых назначений. Но тогда была надежда – Медведев!
И она выстрелила.
А сегодня надежды нет, сплошь тревоги.
Около зверинца, где гомонили дети, Подлевский остановился, тупо, пустыми глазами глядел на бестолковую суету. Его мысленный взор был обращён внутрь самого себя. Он всегда жил в мире с собой, но теперь с ним что-то не так, душевный комфорт рушился. В ушах словно звучала далёкая канонада верхушечных московских битв. И это только начатки. Неужели пришла пора задраивать люки и ложиться на дно? Он успел накосить бабла, упаковался. Но что дальше? Что делать, чем жить? Как переползти в будущее? И вдруг – такое с ним уже не раз бывало, – приоткрылись склады памяти, и из глубин сознания начала всплывать радостная, даже вдохновляющая идея. Конечно же Винтроп! Какое счастье, что Боб подкинул ему вариант связующего звена между американским и российским бизнесом. Не только подкинул, но очень вовремя подсобил со «стажировкой» в Штатах.
Да, он, Аркадий, уехал из одной России, а вернуться ему предстоит в другую Россию. Но и он уехал одним, а вернётся другим, с большими связями в деловом мире Америки. Начинается новый этап жизни, заокеанские знакомства из вспомогательной и дальнесрочной цели превращаются в главную и насущную. Нам ли жить в печали? Или Волга – не река? Мы ещё и ухнем и жахнем! Покажем русский кураж!
Настроение резко пошло в гору. Он стоял на низком старте.
Через несколько дней, словно наудачу, позвонил Винтроп – он на неделю прилетел в Нью-Йорк по своим делам. Предложил:
– Давай пообедаем в «Татьяне». Сто лет не был на этом идиотском Брайтон-бич, надо поглазеть, что там сейчас.
Они пару раз прошлись вдоль широченного песчаного пляжа по досчатому настилу, который считался местным Бродвеем. Гуляющих было немного. Лишь несколько дам бальзаковского возраста в тугих нарядах блистали своими явно не стандартными формами, что – по наблюдению Аркадия, – считалось привлекательным, во всяком случае, в Нью-Йорке. На лавочках вдоль стен примыкающих зданий сидели ветхие старушки, провожавшие скучным взглядом каждого прохожего. На игровой площадке с жидкими деревцами и несколькими столами забивало в домино старичьё с фейковыми улыбками, оповещавшими, что им не грозит кончить жизнь в богодельне.
– Да-а, поутих, посерел Брайтон, – сказал Винтроп. – Раньше-то здесь всё бурлило. Но те, кому удалось выплыть, давно, как говорят у вас, в России, свалили из этого тухлого отстойника. Кстати, вы читали Толстого?
– Разумеется.
– Помните, в одном из писем он написал: «Гости свалили, душа радуется».
Аркадий наморщил лоб. Ничего такого он, конечно, не помнил.
– А-а, – понял Боб. – Вы читали Толстого из интереса. А я по обязанности, по долгу служения… Дипломатического. Вот и запомнил лучше вас. А этот Брайтон… Эстрадная челядь, по-моему, вернулась в Россию. Остались в основном доживальщики. Стоило гнать за тысячи вёрст, чтобы день-деньской резаться в «козла» или пялить на всех глаза с этой завалинки?
Потом перекинулся на другую тему:
– А этот настил раза в три шире, чем во французском Довиле. Я