На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова

варианты ее возможной реакции, но о таком даже не предполагал. Она дышала с надрывом, видимо, из-за пролитых слез. И плакала очень долго. Блузка на груди, шея и лицо были мокрыми. Вадим посмотрел на ее впавшие щеки и увидел, как по двум дорожкам бегут слезы, капая с подбородка на грудь.

В голове зашумел прибой, и он отвел глаза. Всё его тело словно превратилось в струну, только затронь. Он чувствовал ее присутствие рядом с собой. Видел краем глаза, а больше всего на свете хотелось развернуться и уйти. Уйти, если и не навсегда, то лет на пять или десять. Чтобы и он, и она к тому времени забыли о сегодняшнем. Уйти, чтоб не видеть этих заплаканных глаз, глядящих на него с такой болью.

Еще ему хотелось, чтоб она хоть что-нибудь сказала. Тогда он мог бы реагировать. Он смог бы наорать на нее, причем неважно, что именно она бы сказала. Возможно, после этого, струна внутри него немного ослабнет и собственная боль притупится.

Но Инна не была обычной девушкой. Она была особенной. Одна на пять миллионов или даже миллиардов. Другой такой свет еще не видел. Вадим почувствовал прикосновение ее холодных пальцев на своих ладонях и посмотрел вниз. Она взяла его за обе руки и сжала легонько, а потом, наклонив голову, поцеловала каждую, сначала тыльную сторону, а потом и саму ладонь — Романов едва устоял на ногах.

А Рахманинов гремел в гостиной своей кульминационной частью, больно отдаваясь в висках и вынимая душу.

Инна опустила руки мужа и пошла, пошатываясь, к двери. Она обошла Альку, замершую посреди холла, подобрала брошенное пальто, влезла в туфли и ушла, тихо закрыв за собой дверь. Вадим даже не услышал стука. Он даже не услышал, когда вернулась сестра. Он не чувствовал ее присутствия, хотя та не пропустила ничего, и сердце у бедной девочки разрывалось от боли. Но она даже плакать боялась, особенно после того, как увидела Инну. Как калейдоскоп, прокручивалось и складывалось в голове то, что она слышала от старшей подруги о человеке, которым та так восхищалась. Вот только теперь последний фрагмент пазла лег в картинку, и Алька всё никак не могла поверить, что тот человек — ее родной брат.

Гениальный музыкант.

Первый после Бога.

Она просто не успела остановить Инну, да и, если честно, побоялась окликнуть. Лишь когда за ней закрылась дверь, Алька подошла к брату. Она хотела что-то сказать, но забыла обо всём, глянув на его лицо. По щеке брата, ее самого дорогого на свете человека, катилась слеза.

Горячий ком ворочался у него в горле, и Вадим всё никак не мог его проглотить. Лицо словно стягивала маска, и он боялся ее не удержать. Чудовищным усилием воли оторвал ноги от пола, каждая из них, словно весила тонну. Прошел на кухню, достал из холодильника бутылку спиртного — даже не посмотрел что именно — и в первую попавшуюся кружку плеснул из нее. Алкоголь обжег пищевод, и Вадим задышал открытым ртом. Занюхал рукавом, потом плеснул еще раз. Он очень хотел почувствовать тепло, хотя бы изнутри себя. Пусть это даже будет вот такое временное и иллюзорное тепло. Может, хотя бы так, станет теплее на сердце. Потому что всей кожей, позвоночником и даже душой он чувствовал давящий холод. Холод, поглощающий его целиком.

Он, не снимая пальто, будет сидеть в столовой с настежь распахнутым окном. Будет сидеть и курить. Алька зайдет бочком, постоит рядом, но не решится подойти и спросить о случившемся, а он сделает вид, что не заметил ее.

Перед ним будет лежать телефон, где на дисплее будет мигать маячок. Этот маячок уже час как не двигался, и Вадим понимал, где искать жену: Каменноостровский остров. Она своим способом отводила душу.

Посмотрев на часы, он поднялся и закрыл окно. А когда обувался, к нему вновь вышла Алька. Брат глянул на нее. Девочка тут же натянуто улыбнулась — Вадим скривился.

— Я за Инной. Ложись спать. Не жди нас, — и с этими словами ушел.

В клубе было малолюдно: лишь за двумя столиками сидели посетители, да несколько пар танцевали в центре зала. Но внимание к себе привлекали не они, а девушка. Девушка, танцующая босиком. На ней было ярко-красное платье. Она уже нетвердо держалась на ногах. Растрепанная. Парень без труда узнал в ней жену, но подойти не решился. Ведь если он подойдет, нужно будет что-то сказать. Смотреть в глаза. А он… не мог.

К девушке подошел какой-то молодой человек, и, танцуя, попытался обнять. Она отвесила пощечину, не задумываясь, и как ни в чем не бывало продолжала танцевать. Парень даже растерялся, сунулся, было, к ней, но между ним и Инной встал Вадим.

— Извините, жена перепила, — сказал он сухо. Парнишка отошел, что-то недовольно бормоча.

А Романов посмотрел на супругу. Она, встретившись с ним глазами, лишь опрокинула в себя новую порцию алкоголя. Он шагнул к ней и забрал полупустой стакан.

— Опять шпионил?

— Поехали домой, — сказал он, не глядя в глаза.

— Помню, развод мостов, — согласилась она и посмотрела на Вадима. И слезы-предатели выступили на глаза. Инна отвернулась, чтоб не показать вида.

— Я оплачу, — проговорил он и пошел к бармену.

Когда он рассчитался, то не обнаружил жены в зале. Ни в этом зале, ни в соседнем. Как-то нехорошо стало на душе. Он пошел к уборным, но заплутал. Оказался в каком-то маленьком коридорчике, из которого шла лестница наверх, а напротив входа висела огромная подсвеченная фотография ночного Нью-Йорка. И тут он увидел Инну.

Она сидела на полу, обхватив колени руками, уткнувшись в них носом, и всхлипывала. Вадим на миг растерялся. Она, заметив, что кто-то вошел, подняла голову и узнала мужа. Он развернулся, чтобы выйти, но она поймала его за рукав и поднялась. Он посмотрел на пальцы, держащие его за локоть, потом перевел взгляд на лицо. Глаза опухли и покраснели. Губы будто надулись. Такое происходит, если долго плакать. Сколько же слез сегодня выплакала она? И почему до сих пор не может успокоиться?

Инна нетвердо держалась на ногах. Потом вдруг шагнула к нему и сказала:

— Ты… ты столько раз целовал меня на показ. Для других, для кого-то. Но ни