На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова

раз проговорила она. В голове закружилась какая-то дикая карусель из образов и теней. Девушка даже зажмурилась — ей казалось, что так она быстрее вспомнит.

— Идем! — приказал Вадим и потащил ее вниз.

А следом, едва успевая переступать, летела та самая блондинка. Вадим, заметив ее, прибавил шаг, не выпуская руку Инны. Паника и дикая, душераздирающая боль, окатывали волнами, с каждым разом всё сильней. С каждым новым вдохом всё больней! Будто его не двенадцать лет назад резали, а сейчас кромсали! Кромсали, а он так же не мог сопротивляться и защититься.

Блондинка сбросила туфли и, подобрав платье, перепрыгивая через ступени, неслась за ними, ее спутник едва поспевал за ней. Она налетела на Вадима как тайфун — тот едва устоял на ногах. Девушка развернула его к себе и, захлебываясь слезами, гладила по мертвенно-бледному лицу. Он не мог оторвать ее от себя. Будто силы кончились. Будто он был связан по рукам и ногам. Сейчас он лишь чувствовал пальцы Божены на своей щеке и ее хватку на своей шее. Громкий плач испепелял душу. Странно. Там ничего не должно было остаться… Там всё выгорело. Он всё сломал! Он сам всё сломал! Сломал, выбросил, сжег! Но почему же тогда так больно???

— Du lebst! Du lebst! [1]Жив! Жив! — причитала Божена то на немецком, то на русском.

Она повисла на нем и зарыдала. Ее спутник, не сводя диких глаз с Вадима, пытался оторвать от стилиста девушку. Но не мог. Инна стояла рядом, растерявшись.

— Дмитрий Ким, — тихо проговорила она, и Вадим оглянулся. Она встретилась с безжизненными глазами мужа и… не устояла на ногах. Колени будто растаяли. Пианист из оркестра подхватил ее под локоть, не давая упасть.

Воздух вдруг кончился. Инна схватилась рукой за горло, автоматически расстегивая верхние пуговицы блузы. Она чувствовала, как шевелятся на затылке волосы.

У Вадима дрожали руки. Никогда, никогда, пока он играл на рояле, у него не было дрожи в руках. Но потом… и сейчас эта предательская дрожь! Дрожь и слабость… Романов предпринял еще одну попытку оторвать от себя рыдающую девушку. Он держался из последних сил! В конце концов, он разомкнул на своей шее тонкие руки скрипачки и практически толкнул ее к мужчине.

— Вы ошиблись, — сухо сказал он. Сухо и безжизненно.

Девушка затрясла головой.

— Ты! Ты Дмитрий Ким! Я тебя знать! — закричала она с сильным акцентом.

— Er ist tot! [2]—  сквозь стиснутые зубы, насилу воскрешая немецкий — а ведь когда-то он говорил на языке великих музыкантов свободно и даже без акцента — проговорил Вадим.

— Nein! [3]—  закричала блондинка и вновь потянулась к нему.

Романов увернулся, перехватив тонкие запястья. Сил почти не осталось.

— Божена! — крикнул он, и девушка замерла, уставившись на него прозрачными голубыми глазами. — Он мертв! Йохан, забери ее!

И с этими словами Вадим просто вручил польскую скрипачку в руки австрийского пианиста.

Инна с замирающим сердцем смотрела на это, и ее начинало трясти.

— Дмитрий Ким, — позвала она тихо.

И Вадим Романов, ее муж, лучший стилист страны, оглянулся на имя гениального музыканта, умершего почти двенадцать лет назад.

Девушка, шагнув назад, сползла по отделанной мрамором стене, не сводя с него безумных глаз.

А Вадим едва стоял. Едва дышал. Едва чувствовал. Он обвел взглядом людей, взгляды которых он ощущал на себе как прикосновение ледяных рук. Еще немного…

— Дмитрий Ким мертв, — пробормотал он и, развернувшись, перепрыгивая через ступени, бросился вниз. Стоять тут, наверху, с ними было выше всяких сил.

Инна смотрела ему вслед и не верила. Как? Как же так? КАК???

Сильные руки подняли ее, поставили на ноги, но она едва понимала, что происходит. Йохан Шульц тронул ее за плечо.

— Вы… вы…, — начал он на русском, но запнулся.

— Ich spreche Deutsch[4], — тихо проговорила девушка на автоматизме.

Йохан воодушевился и заговорил на немецком. Инна стояла и смотрела вниз. И была где-то не здесь. Она лишь краем уха слушала пианиста и не верила. Не верила! Австриец говорил о малой доле вероятности, что гениальный пианист жив. Они дружили. Вместе ездили на конкурсы. Йохан, как и многие ребята из молодежного оркестра, тяжело перенес новость о кончине Дмитрия Кима.

— Прошло столько лет, Божена ошиблась, — уверял он. Инна посмотрела на него и поняла: Йохан сам не верил тому, что говорил. Он вытирал пот со лба, распалялся в словах. Но… отрицал очевидное…

Божена, ревущая на ступеньках, подскочила и бросилась на него с кулаками.

— Это он! Он! Он жив! — потом она перевела свой безумный взгляд на Инну и налетела на нее.

— Кто он? Кто он тебе? — сильно коверкая слова, проговорила блондинка на русском.

Инна посмотрела вниз. Туда, столкнувшись с призраками прошлого, убежал гениальный музыкант.

— Вадим Романов. Мой муж, — ответила девушка и пошла вниз. Она слышала плач полячки и уговоры пианиста за своей спиной, но они ее не волновали. Дмитрий Ким … нет, Вадим, где он сейчас?

Осознание того, что с ним могло случиться всякое, вдруг охватило всё ее существо, и она бросилась в гардероб. Посетителей не осталось, поэтому Инна быстро получила свое пальто, и кинулась на улицу, на ходу одеваясь. Прихрамывая, она неслась к утопающему в вечерних огнях Невскому проспекту и звонила мужу безостановочно. Тот не брал трубку. Она никогда до этого не оставляла голосовые сообщения, но сейчас, давясь слезами, говорила и говорила.

Добежала до «Кореаны» на Гороховой. Нет, Инна не рассчитывала застать мужа, однако оставила номер своего телефона Бо Хян на тот случай, если Вадим всё же заглянет. А потом побежала домой, так и не выпуская телефон из рук.

И вдруг она засомневалась. А если всё-таки Божена ошиблась? Ведь прошло почти двенадцать лет! Двенадцать! Не два года. Инна заставила себя отпустить всё, что она видела и слышала на лестнице в филармонии.

— Дмитрий Ким погиб в автомобильной катастрофе в марте. До этого у него был нервный срыв, и он даже пропустил концерт в феврале, — приговаривала она, спеша домой.

Она влетела в пустую квартиру, сбросила пальто на пол в холле и побежала к себе. Выволокла из шкафа объемную коробку, в которой были старые, уже тронутые желтизной, газетные вырезки, стала копаться