Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин

в боевую готовность пришел с опозданием и «войска прикрытия по плану обороны начали выходить на государственную границу в 4—6 часов утра 22 июня 1941 года, то есть тогда, когда война уже началась».

Многие соединения вообще не успели получить никаких указаний — до того, как немцы начали их бомбить. Командующие округами просто не знали, что им следует делать, и не могли отдать конкретных указаний своим подчиненным. Каждый действовал в меру собственного разумения. При этом страх сделать что-то, чего не одобрит Москва, был сильнее страха перед немцами. Поэтому войска и не были приведены в боевую готовность.

По мнению военных историков, войска должны были получить простой сигнал: «Приступить к выполнению плана прикрытия государственной границы». На это ушло бы около получаса, и все командиры точно знали бы, как им действовать.

Когда военные уехали в наркомат, к Сталину вновь пришел отлучавшийся к себе на Лубянку нарком внутренних дел Берия. Он принес последние разведданные. В частности, сообщил, что в немецком посольстве в Леонтьевском переулке жгут бумаги. Смысл этого сообщения был совершенно очевиден. Тем не менее около часа ночи Сталин уехал на дачу и лег спать.

Тем временем шифровальщик немецкого посольства сообщил Шуленбургу, что из Берлина получена особо секретная телеграмма министра Риббентропа, адресованная лично послу. Но это не был ответ, которого ожидал Шуленбург.

В срочном послании Риббентропа говорилось:

«1. По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы должны быть уничтожены. Радио должно быть выведено из строя.

2. Прошу Вас немедленно информировать господина Молотова, что у Вас есть для него срочное сообщение и что Вы поэтому хотели бы немедленно посетить его.

Затем, пожалуйста, сделайте господину Молотову следующее заявление:

«Советский полпред в Берлине получает в этот час от имперского министра иностранных дел меморандум с подробным перечислением фактов, кратко суммированных ниже...»

Далее на нескольких страницах Советский Союз обвинялся в подрывной деятельности против германского рейха, в концентрации войск на германской границе и в переговорах с Англией о военном сотрудничестве против Германии. Документ был состряпан на скорую руку, но никто в ведомстве Риббентропа и не озаботился тем, чтобы придать ему минимальную достоверность: чего зря стараться, если Россия уже обречена?

Ранним утром Шуленбург вновь приехал в Кремль. Ему пришлось подождать, пока Молотов его примет. Вячеслав Михайлович не спал. Он ушел к Сталину.

В ночь на 22 июня в служебном кабинете Тимошенко находились Жуков и его первый заместитель Ватутин.

Наркому звонили встревоженные Кирпонос и Павлов, командующие войсками Киевского и Западного особых округов. Они просили разъяснений: что им следует предпринять?

Тимошенко стереотипно отвечал:

— Сохраняйте спокойствие и не паникуйте.

Слова наркома окончательно запутали генералов. Директива № 1 вроде бы требовала готовиться к военным действиям, а Тимошенко говорит: сохраняйте спокойствие...

У себя в Наркомате военно-морского флота сидел Николай Герасимович Кузнецов. Он превысил свои полномочия и привел военный флот в боевую готовность. Адмирал сделал этот шаг на свой страх и риск.

Военный летчик и писатель Герой Советского Союза Марк Лазаревич Галлай справедливо задавался вопросом: «Представьте себе на минуту, что Гитлер по каким-то причинам отложил нападение на нас еще, скажем, на неделю, и ответьте самому себе, как в подобном случае обернулась бы для командования Военно-морским флотом его инициатива?»

Первым в Москву в начале четвертого утра позвонил командующий Черноморским флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский и доложил о приближении со стороны моря неизвестных самолетов.

Морские офицеры в штабе Черноморского флота решили, что это Наркомат военно-морского флота проверяет готовность противовоздушной обороны города. Когда самолеты стали бомбить город, офицеры удивленно переговаривались:

— Значит, война? Но с кем?

Бомбардировка военно-морской базы в Севастополе началась в четверть четвертого ночи. Адмирал Кузнецов доложил Тимошенко и секретарю ЦК Маленкову о налете немецкой авиации. Маленков выслушал Кузнецова недоверчиво и тут же приказал соединить его с командованием Черноморского флота, чтобы перепроверить слова наркома военно-морского флота.

В половине четвертого немцы начали артиллерийскую подготовку по всей линии границы. С Тимошенко связался начальник штаба Западного округа генерал-майор Владимир Ефимович Климовских и доложил, что бомбят крупные приграничные города. Через несколько минут о том же сообщил Пуркаев. И наконец, без двадцати четыре об авианалетах доложил командующий Прибалтийским округом генерал Федор Исидорович Кузнецов.

Тимошенко попросил Жукова позвонить Сталину.

На ближней даче трубку телефона спецсвязи долго не брали. Потом раздался сонный голос, хорошо известный Жукову. К телефону подошел еще не окончательно проснувшийся и весьма недовольный комиссар госбезопасности 3-го ранга Николай Сидорович Власик, начальник 1-го отдела (охрана руководителей партии и государства) Наркомата госбезопасности.

— Кто говорит? — грубо спросил он.

— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

— Что? Сейчас? Товарищ Сталин спит.

— Буди немедленно! Немцы бомбят наши города. Началась война.

Власик некоторое время осмыслял услышанное и уже другим голосом сказал:

— Подождите.

Через несколько минут Сталин взял трубку.

Жуков коротко доложил о начале бомбардировок и попросил разрешения отдать приказ об ответных боевых действиях.

Сталин молчал. Сильная мембрана аппарата правительственной связи доносила только его тяжелое дыхание.

Начальник Генштаба повторил:

— Будут ли указания, товарищ Сталин?

Придя в себя, вождь спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызывал всех членов политбюро.

Никакого приказа Сталин не отдал. Немецкая авиация уже бомбила советские города, наземные части вермахта переходили границу. Но Сталин не хотел верить, что это война. В войсках царила неразбериха.

Совещание в Кремле началось без пятнадцати шесть утра. Первыми приехали Молотов и Берия. Вслед за ними в кабинет вождя зашли Тимошенко, Жуков и Мехлис. Примерно через два часа появились Маленков, Микоян, Каганович, Ворошилов, первый заместитель Молотова Андрей Януарьевич Вышинский, председатель исполкома Коминтерна Георгий Димитров...

По словам Жукова, Сталин был очень бледен и держал в руках не набитую табаком трубку.

Первое, что он спросил у военных:

— Не провокация ли это немецких генералов?

Даже Тимошенко не выдержал:

— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?

Сталин не мог поверить в очевидное. Он продолжал стоять на своем:

— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы будут бомбить и свои города. Гитлер наверняка не знает об этом. Прикажите огня не открывать, чтобы не развязать более широких военных действий. — Он обратился к Молотову: — Позвоните в германское посольство.

В посольстве сказали, что посол сам просит его принять.

«Мы этого не заслужили»

Когда