Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин

Молотов рассуждали правильно. Да только Гитлер и не планировал затяжную войну! Он хотел нанести молниеносный удар, разгромить Советский Союз за несколько месяцев и решить все проблемы.

Боялся ли Сталин войны с немцами?

«Сталин перед войной стал как бы мрачнее, — вспоминал Никита Сергеевич Хрущев. — На его лице было больше задумчивости, он больше стал пить и спаивать других. Буквально спаивать! Мы между собой перебрасывались словами, как бы поскорее кончить этот обед или ужин... Обеды у него продолжались иногда до рассвета... Водки и коньяка пили мало. Кто желал, мог пить в неограниченном количестве. Однако сам Сталин выпивал рюмку коньяка или водки в начале обеда, а потом вино. Но если пить одно вино пять-шесть часов, хотя и маленькими бокалами, так черт его знает, что получится!..

Берия говорил:

— Надо скорее напиться. Когда напьемся, скорее разойдемся. Все равно так он не отпустит.

Я понимал, что такая атмосфера создалась в результате какого-то вроде бы упаднического настроения. Сталин видел надвигавшуюся неумолимую лавину, от которой нельзя уйти, и уже была подорвана его вера в возможность справиться с этой лавиной... Его голову, видимо, все время сверлил вопрос о неизбежности войны, и он не мог побороть страх перед нею. Он тогда начинал пить и спаивать других...»

Тимошенко и Жуков, в отличие от Сталина с Молотовым, понимали, что концентрация немецких войск на границе может означать только одно. Но вождь не расположен был выслушивать мнение военных по крупным стратегическим вопросам.

Нарком обороны предупредил Жукова, что он должен докладывать Сталину не дольше десяти минут. Тот удивился: как он успеет за это время сказать все необходимое?

«Сталин очень мало интересовался деятельностью генштаба, — вспоминал Жуков. — Ни мои предшественники, ни я не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить ему о состоянии обороны страны, о первоочередных военных вопросах и о возможностях нашего потенциального врага. Сталин лишь изредка и кратко выслушивал наркома или начальника генерального штаба.

Не скрою, нам тогда казалось, что в вопросах войны, обороны Сталин знает не меньше, а больше нас, разбирается глубже и видит дальше. Когда же пришлось столкнуться с трудностями войны, мы поняли, что наше мнение по поводу чрезвычайной осведомленности и полководческих качеств Сталина было ошибочным».

1 мая, выступая перед участниками военного парада на Красной площади, нарком Тимошенко говорил:

— Вторая империалистическая война, затеянная капиталистами в целях нового передела мира, покорения и эксплуатации народов малых стран и колоний, втянула в свою орбиту уже более полутора миллиарда человек... Только трудящиеся Советского Союза радостно отмечают великий пролетарский праздник. На глазах у всех, под мудрым руководством партии Ленина—Сталина, растет и процветает наша Родина — Советский Союз, пользуясь благами мира!

В начале мая начальник 2-го отдела разведывательного управления Генштаба полковник Кузнецов принес заместителю начальника управления генерал-майору танковых войск Алексею Павловичу Панфилову очередные донесения заграничных резидентур. Выслушав доклад, Панфилов объяснил подчиненному:

— Нас дезинформируют. Буквально несколько минут назад я разговаривал с товарищем Сталиным. Он сказал, что немцы хотят нас запугать. В настоящее время они против нас не выступят. Они сами боятся Советского Союза...

В конце мая, докладывая Сталину, Тимошенко сказал:

— Последнее время немцы слишком часто нарушают наше воздушное пространство и производят глубокие облеты нашей территории. Мы с Жуковым считаем, что надо сбивать немецкие самолеты.

Вождь отмахнулся от предупреждений:

— Германский посол заверил нас от имени Гитлера, что у них сейчас в авиации очень много молодежи, которая профессионально слабо подготовлена. Молодые летчики плохо ориентируются в воздухе. Поэтому посол просил не обращать особого внимания на их блуждающие самолеты.

Тимошенко и Жуков осторожно пытались втолковать вождю, что ему морочат голову: немецкие военные самолеты умышленно летают над важнейшими объектами и спускаются до непозволительной высоты, чтобы лучше их рассмотреть.

— Ну что же, — вдруг сказал Сталин, — в таком случае надо срочно подготовить ноту по этому вопросу и потребовать от Гитлера, чтобы он прекратил самоуправство военных. Я не уверен, что Гитлер знает про эти полеты.

В июне разведывательная деятельность немецкой авиации усилилась. Доложили Сталину. Он переадресовал военных в Наркомат иностранных дел:

— О всех нарушениях наших воздушных границ передайте сообщение Вышинскому, который по этим вопросам будет иметь дело с Шуленбургом.

Когда упрямый Жуков вновь обратил внимание вождя на то, что немцы усилили свою воздушную агентурную и наземную разведку, Сталин заметил:

— Они боятся нас. По секрету скажу вам, что наш посол имел серьезный разговор лично с Гитлером, и тот ему конфиденциально сообщил: «Не волнуйтесь, пожалуйста, когда будете получать сведения о концентрации наших войск в Польше. Наши войска будут проходить большую переподготовку для особо важных задач на Западе»...

Получается, что Сталин поверил обещаниям Гитлера никогда не нарушать свои обязательства по отношению к Советскому Союзу. А Жуков и другие, в свою очередь, безоговорочно верили Сталину. Но почему Сталин проявил столь несвойственную ему доверчивость? Он же видел, что Гитлер легко нарушал свои обязательства перед другими странами. И сам Сталин никогда не считал себя связанным собственными словами и обещаниями.

Обмануть можно только того, кто рад обманываться.

По словам Жукова, Сталин «полагал, что, если мы будем вести крайне осторожную политику и не давать повода немцам к развязыванию войны, будем выполнять взятые на себя торговые и иные обязательства, войны можно избежать или, в крайнем случае, оттянуть ее».

Сталин был уверен, что Гитлеру так нужна советская нефть, что он не нападет на Советский Союз. Да и в любом случае немцы сначала должны разделаться с Англией.

Конечно, Георгий Константинович не решался противоречить вождю. Но, как военный профессионал, он обязан был действовать более решительно. Не только доказывать Сталину правоту предложений Генштаба, что было, конечно, крайне сложно и опасно, но и своей волей принять определенные меры — отменить командному составу отпуска, предупредить приграничные округа, что они должны быть готовы к чему-то серьезному, позаботиться о маскировке аэродромов...

Руководители наркомата и Генштаба не приняли элементарных мер предосторожности. Они вели себя так, словно угроза войны существует лишь в чьем-то болезненном воображении.

Нарком военно-морского флота Кузнецов особенно негодовал по этому поводу и говорил, что напрасно Жуков утверждал, будто нельзя было подготовить войска к войне за несколько дней. По словам Кузнецова, достаточно было командующим округами и флотами сказать буквально одно слово, и они знали бы, что делать, и потери были бы неизмеримо меньшими.

Жуков жаловался на то, что начальник разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Филипп Голиков ему не подчинялся. Голиков всю важнейшую информацию