Живописец душ - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

в сливочном масле, добавив лавровый лист. Когда лук приобрел золотистый оттенок, положила чеснок и хорошо протертые помидоры, а через несколько минут полила все это мясным бульоном. Еще пара минут, и вылила соус в макароны. Потом разложила по тарелкам первые порции, заказанные из зала, и разогрела в печи, щедро посыпав тертым сыром.

Она посыпала сыром новые порции макарон, когда главный официант ворвался на кухню с криком:

– Какая гадость! – И швырнул три тарелки, которые были приготовлены первыми, на столешницу, за которой работала Эмма. – Что ты туда положила, девочка?

Эмма вся сжалась, глаз не сводя с опрокинутых тарелок и разлетевшихся макарон. Она пробовала свою готовку: вкус был восхитительный.

– Это и в рот не возьмешь! – бушевал шеф официантов. – Меня там, в зале, чуть не прибили.

– Что происходит? – вмешался Феликс, встав между Эммой и официантом.

– Сам попробуй, – предложил тот, скривившись от отвращения.

Эмма и шеф-повар попробовали одновременно. И одновременно сплюнули: кислятина, и тухлым отдает.

– Кто-то… – Эмма обвела взглядом присутствующих; некоторые, как Эспедито, встретили его с затаенной усмешкой, другие отвели глаза. – Кто-то что-то подложил…

– Кто и зачем? – вопросил Феликс. Эмма не решилась ответить. «Когда они умудрились это сделать?» – думала молодая женщина. Вылить в кастрюлю из крохотной склянки какой-нибудь дряни, например желчи, которую извлекают из туш на бойне, улучив момент, когда она отвернулась. – Не возводи обвинений, не имея доказательств, – отчитывал ее Феликс. – Ты сама недоглядела, больше некому. Масло, должно быть, прогоркло, а ты не заметила.

– Масло было хорошее, – возразила Эмма.

Шеф-повар замахал на нее руками.

– Вычеркните это блюдо из меню! – крикнул он, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Что до тебя, я вычту убыток из твоего жалованья, – добавил он, повернувшись к Эмме и с омерзением тыча пальцем в кастрюлю с макаронами. – И если такое повторится…

Такое повторилось. Зря Эмма думала, что сможет владеть ситуацией и быть все время настороже. Кухни жили собственной жизнью, не поддающейся контролю: вечная суета, распоряжения, огрехи, споры, жар, чад… На этот раз была вермишель. Снова возвраты, снова крики, и оправдания, и взгляды, и упорное молчание. И вермишель, отдававшая дохлой крысой.

– Я тебя предупреждал, – сурово проговорил Феликс. – Говорил, что, если такое повторится, ты потеряешь работу.

Эмма, не дослушав, выбежала из кухни. Шеф-повар крикнул вслед, что увольняет ее. Тручеро ее не принял. Ромеро, его секретарь, говорил снисходительно, словно с маленькой девочкой. «Ты тоже со мной переспал?» – рявкнула она, кипя от возмущения. Выражение, появившееся на лице функционера-подхалима, говорило само за себя: да, и он распространял небылицы, которых наслушалась Энграсия.

– Дурак! – набросилась на него Эмма. – Тебе никогда и близко не подойти к такой женщине, как я. Какой вообще из тебя мужчина. Скажи своему начальнику…

– Что он должен мне сказать? – Тручеро подошел сзади.

Эмма взглянула на него в бешенстве.

– Что, если ты мне не поможешь, я обращусь к самому Леррусу, к кому угодно, и тогда все узнают, что творится у нас на кухне.

– На кухне творится, – отчеканил Тручеро, – то, что ты не умеешь готовить. Сперва были макароны, да? – Эмма вздрогнула. Ему известна история с макаронами. – А сегодня ты какое блюдо испортила? – Республиканский лидер несколько секунд помолчал, и Эмма поняла, что победа за ним, поэтому приготовилась услышать то, что он сказал дальше. – Вот в чем твоя проблема. Больше, Эмма, ни в чем. Можешь отсосать у Лерруса или у всего партийного руководства, но, если ты не умеешь готовить, тебя не оставят на кухне, поскольку там командует Феликс, и никто другой. Может быть, если ты проявишь старание, тебя официально назначат партийной шлюхой. Тогда ты вернешься сюда, чтобы и Ромеро с тобой позабавился.

– Козлы! – заорала Эмма во всю силу легких.

Бешенство, с каким она изругала тех двоих, исчезло, стоило ей на пару шагов отойти от двери. Она с трудом сдерживала слезы. Тручеро предоставил ей это место и не отнял, когда променял ее на блондинку, но и помогать не собирался. Ни Эспедито, ни любой из тех, кто работал на кухне и портил ее готовку, не мог предоставить ей ничего, кроме той защиты, о которой говорили Дора и Энграсия. Но такая защита ей не нужна! Одно дело – отдаться ради определенной цели, чтобы обеспечить всем самым лучшим родную дочь, и совсем другое – стать подстилкой для мужчины, который ей ничего не дает и только угрожает лишить того, чего она добилась такой огромной ценой. Но Тручеро прав: ни Леррус, ни кто угодно из руководителей не смогут закрепить за ней это место, не считаясь с мнением Феликса, который только что ее уволил. Она шла по коридорам и в такт этим мыслям колотила кулаком в стену. Выйдя из Народного дома, притаилась у железнодорожных путей и стала ждать, когда начнет смеркаться и закроются кухни. Работники вышли оттуда, Эмма следовала за ними, пока они не разбрелись каждый в свою сторону.

– Ты ведь знаешь, что я не виновата, – выпалила она, перехватив Феликса, когда он шел уже один по старому кварталу.

Шеф-повар поджал губы, покачал головой и бессильно развел руками.

Несколько мгновений они глядели друг на друга. «Мне жаль, мне очень жаль», – без конца повторяла Эмма.

Феликс вздохнул:

– Единственное, чего я хочу, Эмма, это чтобы кухни работали. Моя семья от этого