Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

оборудовать 10 больших национальных заводов в добавление к шестнадцати существующим. Это будут правительственные предприятия, руководимые правительством…»[2863].

Был установлен жесткий контроль за уровнем заработной платы и прибылями предпринимателей, строго запрещались стачки, вводился принудительный арбитраж по трудовым конфликтам. «Английское правительство могло мобилизовать каждого гражданина. Закон давал право освобождать военнообязанного от воинской повинности под условием исполнения им другой работы и фактически он должен был работать столько, — сколько, где и как укажет военное ведомство. Сводилось это к тому, что все рабочие были прикреплены к рабочему месту»[2864].

Обосновывая действия правительства, Д. Ллойд Джордж в 1915 г. заявлял: «Можем ли мы достичь этой важнейшей цели (победы), не применяя на время войны дальнейших принудительных мероприятий, которым должны беспрекословно подчиняться все граждане? Что касается предпринимателей, то, как я уже указал, мы решили, что возможность прибегать к мерам принуждения имеет существенное значение для наилучшего использования их ресурсов…»[2865].

Британское правительство пошло так далеко по пути государственного регулирования, что, по словам министра продовольствия Е. Ллойда, в конечном счете «приблизилось к государственному социализму»[2866].

США

Соединенные Штаты приняли закон о национальной обороне в июне 1916 г., т. е. более чем за полгода до того, как просто продекларировали свое вступление в войну. (Через полтора года декабрю 1917 г., в Европе было всего 4 американских дивизии, по сравнению с 202 русскими и 89 британскими[2867].) Но уже с середины 1916 г. началось, по словам американского экономиста Р. Хиггса, «грандиозное по масштабам и абсолютно беспрецедентное вторжение федеральных органов власти в экономическую жизнь страны. К моменту заключения перемирия государство взяло в свои руки океанские и железнодорожные перевозки, телефонную и телеграфную связь; оно распоряжалось сотнями заводов, да и само стало крупным предпринимателем…, торговало зерном; ссужало — прямо или косвенно — огромные суммы разным предприятиям и регулировало частную эмиссию ценных бумаг… Короче говоря, оно активно искажало работу рынков или полностью вытеснило их, создав то, что некоторые современники прозвали «военным социализмом»»[2868].

И «буквально во всех случаях Верховный суд признал чрезвычайные полномочия правительства в 1917–1918 гг. конституционными»[2869]. Пример этих чрезвычайных полномочий давал закон о национальной обороне, согласно которому, если владелец соответствующих ресурсов отказывается выполнять заказы правительства «по разумной цене, устанавливаемой министром обороны», то президент «уполномочен немедленно принять во владение любой подобный завод и… производить там… ту продукцию или материалы, которые могут потребоваться», а собственник признается «виновным в уголовном преступлении»»[2870]. Другой пример давал Закон о продовольственном контроле 1917 г., который предоставлял правительству право национализировать предприятия, контролировать производство и распределение продовольствия и топлива, и цены на них[2871].

Так же как и другие страны США во время войны столкнулись со все более обостряющимся противоречием между трудом и капиталом. «Забастовки, — по словам Р. Хиггса, — грозили сорвать программу мобилизации экономики»: с 1914 по 1917 гг. количество забастовок выросло с 1024 до 4450, их было «больше, чем когда бы то ни было». Наиболее популярной мерой борьбы с забастовками стали законы, получившие название «работай или воюй», угрожавшие рабочим в случае участия в забастовках призывом на военную службу[2872].

В соответствии с Актом о шпионаже, попытка вмешательства или подрыва вооруженных сил США во время войны или помощи врагу, наказывалась штрафом в 10 000 долл. или 20 годами тюрьмы, и вплоть до смертной казни за предоставление информации противнику[2873]. Акт о шпионаже по своей сути являлся развитием британского «закона об обороне Индии», принятого в 1915 г., и вводившего строжайшую цензуру, учреждавший специальные трибуналы, приговоры которых не подлежали обжалованию.

«В неприятельских демократических государствах правительственная власть, — замечал ген. Э. Людендорф, — все больше приобретала характер диктатуры»[2874]. Во время Первой мировой «законодатели на Капитолийском холме…, — приходил к подобным выводам в 1921 г. историк К. Бердаль, — учредили в Белом доме диктатуру»[2875].

Монархия

Объявляя войну, Германия несомненно учитывала, в числе других причин нашей слабости, также и устарелость нашей государственной организации, совершенно неприспособленной к разрешению трудной проблемы мобилизации и организации народно-хозяйственных сил страны.

С. Прокопович[2876]

Россия, наряду с Францией и Германией, относилась к странам «линии фронта», и в ней подчинение частных заводов общевоенным целям началось с 4 сентября 1914 г., когда для них была установлена первоочередность военных заказов по сравнению с частными. В октябре, по представлению Военного совета и Совета министров, Николай II утвердил «установление особых мер надзора за деятельностью частных заводов в военное время»[2877]. «При существовавшем убеждении, что предстоящая большая война будет молниеносной, 2–6 месяцев»[2878], этих мер казалось вполне достаточно.

Однако война скоро показала, что эти расчёты оказались глубоко ошибочны. Реальность стала очевидной весной 1915 г., когда 21 марта начштаба Ставки сообщал военному министру: «Свершился факт очищения Перемышля. Брусилов ссылается на недостаток патронов… Из всех армий вопль — дайте патронов»[2879]. Но патроны были только вершиной айсберга: «Недостаток винтовок в действующих армиях возрастал с каждым месяцем войны, и 4 (17) июня 1915 г. Ставка верховного главнокомандующего телеграфировала начальнику ГАУ: «положение с винтовками становится критическим; совершенно невозможно укомплектовать части ввиду полного отсутствия винтовок…»[2880]. Не было и снарядов, в результате «русские армии, — отмечал Д. Ллойд Джордж, — шли на убой под удары превосходящей германской артиллерии и не были способны оказать какое-либо сопротивление»[2881].

«Основная ошибка заключалась в том, что генеральный штаб царской армии проглядел главнейший фактор боевой мощи современных армий — экономическое оружие, не учел того, что война будет проявляться не только в столкновении вооруженных сил и работе тыла армий, но и в борьбе народных хозяйств. Верхи царской армии не предусмотрели того, что колоссальные потребности войны нельзя покрыть никакими запасами мирного времени, как бы велики они ни были…, — приходил к выводу начальник Управления полевого генерал-инспектора артиллерии при Ставке Верховного Главнокомандующего ген. Е. Барсуков, — правительство России не подготовило к большой войне и не мобилизовало промышленность и все прочие производственные силы страны — вот в чем кроется основная причина бедствий русской армии»[2882].

Только поражения Русской армии 1915 г. и полученный «кровавый опыт, — подтверждал Деникин, — привел, наконец, к простой идее мобилизации русской промышленности…»[2883].

При этом правительство сразу же столкнулось с целым рядом проблем. Одна из основных, по мнению начальника главного артиллерийского управления (ГАУ) А. Маниковского, заключалась в том, что правительственные «ведомства работали — каждое само по себе, обособленно от других, стремясь присвоить себе побольше тех или иных преимуществ,