Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

сделались хозяевами новых и хорошо обработанных полей. Помещичьи усадьбы, о которых они так давно мечтали, принадлежали теперь им. Не было больше помещиков. Не было больше арендной платы. Крестьяне сделались полными хозяевами земли со всеми ее богатствами»[2818].

Село превращалось «в самостоятельное, самоснабжающееся, в себе замыкающееся феодального типа «государство»»[2819]. «Крестьянин только что получил землю, он только что вернулся с войны в деревню, у него было оружие и отношение к государству весьма близкое к мнению, что такая вещь как государство вообще не нужно крестьянину, — пояснял весной 1918 г. член ЦК РКП(б) К. Радек, — Если бы попытались обложить его натуральным налогом, мы бы не сумели собрать его, так как для этого у нас не было аппарата, старый был сломан, а крестьянин добровольно ничего бы не дал. Нужно было, в начале 18-го года, сначала разъяснить ему весьма грубыми средствами, что государство не только имеет право на часть продуктов граждан для своих потребностей, но оно обладает и силой для осуществления этого права»[2820].

* * * * *

Свершая свою революцию, большевики даже не планировали отмены рыночных отношений в деревне: «Уничтожение частной собственности на землю нисколько не изменяет буржуазных основ торгового и капиталистического землевладения. Нет ничего ошибочнее того мнения, будто национализация земли имеет что-либо общее с социализмом или даже с уравнительностью землепользования…, — разъяснял Ленин в 1908 г., — Будет ли земля собственностью или «достоянием» всей страны, всего народа, от этого не меняется система хозяйства на земле, совершенно точно так же, как не меняется (капиталистическая) система хозяйства… Раз остается обмен, о социализме смешно и говорить»[2821].

«Революция наша (октябрьская) буржуазная, — повторял Ленин в ноябре 1918 г., — пока мы идем вместе с крестьянством, как целым. Это мы яснее ясного сознавали, сотни и тысячи раз с 1905 года говорили, что никогда этой необходимой ступени исторического процесса ни перепрыгнуть, ни декретами отменить не пробовали»[2822]. «В октябре 1917 года мы брали власть вместе с крестьянством в целом. Это была революция буржуазная, — повторял Ленин в марте 1919 г., — поскольку классовая борьба в деревне еще не развернулась… В стране, где пролетариату пришлось взять власть при помощи крестьянства, где пролетариату выпала роль агента мелкобуржуазной революции, — наша революция… до лета и даже осени 1918 года, была в значительной мере революцией буржуазной»[2823].

Большевики рассчитывали на то, что «уничтожение сословного крепостничества встретит поддержку всего крестьянства, как тяглового сословия. Подоходно-прогрессивный налог встретит поддержку огромного большинства крестьянства. Но, — неожиданно оказалось, отмечал Троцкий, что — законодательные меры в защиту земледельческого пролетариата не только не встретят такого активного сочувствия большинства, но и натолкнутся на активное сопротивление меньшинства»[2824].

Свои надежды большевики, первоначально, связывали с тем, что большинство крестьянства вступало за прогрессивное налогообложение. Например, при выборах во II-ю Государственную Думу крестьяне слали своим депутатам наказы, в которых, по словам Т. Шанина, «было выражено общее неприятие косвенному налогообложению, и требование прогрессивного и прямого подоходного налога (84 % наказов)»[2825]. Надежду давало и то, что во время революции «руководителями (крестьянского движения) были, — отмечал П. Маслов, — более зажиточные (богатых нет) крестьяне, более боязливыми были безземельные…»[2826].

Однако, кулачество изначально принявшее активное участие в борьбе с помещичьим землевладением, по мере углубления аграрной революции, становилось все более консервативной силой: «кулацкая верхушка деревни, крикливо в революционная в борьбе с помещиками, — отмечал ген. Н. Головин, — не хотела мириться с советской властью…»[2827].

Деревня оказалась «политически расколота» на «сильных» и «слабых» еще раньше — столыпинским аграрным законом, ставившим себе целью, как отмечал П. Маслов, не столько решение экономических задач, сколько политических, а именно: раскол деревни в целях укрепления принципа частной собственности на землю[2828]. «Мне мнится, — писал в ответ на этот закон С. Витте, — что… последуют большие смуты и беспорядки, вызванные именно близорукостью и полицейским духом этого нового крестьянского закона. Я чую, что закон этот послужит одной из причин пролития еще много невинной крови»[2829].

Пророчество Витте стало приобретать реальные черты 12 лет спустя: «У нас нет другого выхода, — указывал 9 мая 1918 г. нарком продовольствия А. Цюрупа, — как объявить войну деревенской буржуазии, которая имеет значительные запасы даже недалеко под Москвой и не дает их ни голодающей Москве, ни Петрограду, ни другим центральным губерниям», «речь идет о войне, только с оружием в руках можно получить хлеб»[2830].

И 13 мая был принят Декрет о введении продовольственной диктатуры, в котором предписывалось «на насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба»[2831]. Наркому продовольствия были предоставлены чрезвычайные полномочия «по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». Все организации и учреждения обязывались «безоговорочно и немедленно» исполнять все распоряжения наркома, касающиеся продовольственных вопросов. Крестьянам устанавливались нормы душевого потребления: 12 пудов зерна, 1 пуд крупы на год и т. д. Сверх этого весь хлеб считался излишками и подлежал отчуждению. Изъятие продовольствия в деревнях осуществлялось продовольственными отрядами, в которые по очереди посылались рабочие.

До января 1919 г. Петроградский Совет направил 189 отрядов общей численностью 72 тыс. человек. Продовольственные отряды вскоре были преобразованы в «Продармию». Численность бойцов продотрядов в октябре 1918 г. составляла 23 тыс. человек и достигала максимальной численности 62 тыс. к декабрю 1920 г., на 1 января 1921 г. сократившись до 49 тыс.[2832]

Однако сил одних продотрядов, для получения хлеба из деревни, оказалось недостаточно. И уже в середине мая председатель ВЦИК Я. Свердлов предложил «расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря… разжечь там гражданскую войну…», чтобы получить хлеб у крестьян[2833]. 4 июня Троцкий подтверждал: «Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб»[2834].

И 11 июня, в соответствии с декретом правительства, началось создание комитетов бедноты, которым за содействие в изъятии хлеба у кулаков, давалось право на распределение конфискованной у кулаков собственности среди сельской бедноты, а так же на получение части изъятого хлеба. «Ни один пуд хлеба, не должен оставаться в руках держателей…, — призывал Ленин, — Объявить всех, имеющих излишек хлеба и не вывозящих его на ссыпные пункты, врагами народа, предавать их революционному суду с тем, чтобы виновные приговаривались к тюремному заключению на срок не менее 10 лет, изгонялись навсегда из общины, а все их имущество подвергалось конфискации…»[2835].

Отчаянный радикализм войны за хлеб наглядно передает проект декрета, который 10 августа Ленин предложил наркому продовольствия Цюрупе: взять «…в каждой хлебной волости 25–30