Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

нужду, а временами тяжко голодают. Голодают московские и питерские пролетарии не день и не два, а в течение уже нескольких лет. Голодают железнодорожные рабочие. От голода слабеет не только тело человека, но и его дух. Руки опускаются, падает воля. Трудно поднять голодных рабочих на напряженную, энергичную, согласованную работу. Первым делом нужно накормить рабочих. Нужно собрать для промышленности хоть небольшой продовольственный фонд (запас) или — говоря по-военному — создать продовольственную базу. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет поставил задачу: собрать 300 миллионов пудов продовольствия на поддержку промышленных и транспортных рабочих. Много ли это? Нет, ничтожное число. До войны помещики, спекулянты и кулаки ежегодно вывозили за границу по 600 миллионов пудов, по 750 и по 900, т.-е. в два, два с половиной и три раза больше того, что нам необходимо собрать теперь… А урожай хлебов всей России составлял в среднем почти три с половиной миллиарда пудов. Таким образом, запас в 300 миллионов пудов совсем небольшое число, около десятой доли всего урожая, т.-е. 4 фунта с пуда. Кто может и должен этот фонд создать? Крестьянство…»[2855].

* * * * *

Подводя итог «битве за хлеб» историк и мыслитель Л. Карсавин уже из эмиграции писал: «Тысячи наивных коммунистов… искренне верили в то, что, закрывая рынки и «уничтожая капитал», они вводят социализм… Но разве нет непрерывной связи этой политики с экономическими мерами последних царских министров, с программой того же Риттиха? Возможно ли было в стране с бегущей по всем дорогам армией, с разрушающимся транспортом… спасти города от абсолютного голода иначе как реквизируя и распределяя, грабя банки, магазины, рынки, прекращая свободную торговлю? Даже этими героическими средствами достигалось спасение от голодной смерти только части городского населения и вместе с ним правительственного аппарата — другая часть вымирала. И можно ли было заставить работать необходимый для всей этой политики аппарат — матросов, красноармейцев, юнцов-революционеров — иначе как с помощью понятных и давно знакомых им по социалистической пропаганде лозунгов?.. Коммунистическая идеология оказалась полезной этикеткой для жестокой необходимости…»[2856].

То что для карсавиных было «этикеткой», то было поистине «религиозной» верой для тех, кто спасал города от голодной смерти, пробуждая в них энергию и волю к действию. Без этой веры, никакого спасения государства, никакого возрождения быть не могло. И именно эта вера давала большевикам то доверие масс, которое позволило им применить те меры принуждения, на которых настаивали и царское, и Временное правительства, но которые они так и не смогли применить, поскольку радикальные меры может использовать только то правительство, которое пользуется доверием народа, и только опираясь на это доверие.

«Битва за хлеб», была вопросом жизни и смерти, но она была не исключением, а лишь частью общей борьбы за выживание. «Непосредственная причина крушения России — последняя война, которая привела ее к физическому истощению… История не знает ничего, подобного крушению, переживаемому Россией. Если это процесс продлиться еще год, — замечал Г. Уэллс в 1920 г., — крушение станет окончательным. Россия превратиться в страну крестьян; города опустеют и обратятся в развалины, железные дороги зарастут травой. С исчезновением железных дорог, исчезнут всякие остатки центральной власти»[2857].

Тотальная мобилизация

Страна наша разорена плохим управлением и войной.

А. Бубликов, 1918 г.[2858]

«Есть положения в экономической и хозяйственной жизни, которые не зависят от воли отдельных лиц, от их желания и симпатий, от их стремлений. Есть состояния государственной и экономической жизни, которые повелительно диктуют определенные формы для государственного управления и вмешательства, вопреки иногда даже воле и желанию отдельных людей…, — приходил к выводу в мае 1917 г. министр Временного правительства, член ЦК партии кадетов А. Шингарев, — По мере того, как шла война в государствах не только воюющих, но и в нейтральных из месяца в месяц, из года в год, мы наблюдаем проявление и расширение до небывалых и невиданных форм вмешательства государства в общественно-социальную и хозяйственную жизнь страны… На этот же путь с неумолимой логикой событий войны была вовлечена и наша родина»[2859].

С особой контрастностью эту закономерность во время Первой мировой войны демонстрировал пример таких оплотов демократии и богатейших стран мира, как Великобритания и США, которых английские экономические историки Первой мировой С. Бродберри и М. Харрисон отнесли к странам «периферии», по сравнению со странами «линии фронта» — Россией, Францией и Германией[2860].

Великобритания

Закон о защите королевства был принят 8 августа 1914 года. Представление о его сущности давали разъяснения премьер-министра Д. Ллойд Джорджа: «Он дает нам полнейшую власть над всеми заводами и фабриками страны… Государственные заказы должны иметь преимущество, ибо иначе не останется страны, для нужд которой вообще стоило бы работать. Мы можем неограниченно распоряжаться всеми заводами как таковыми, можем распоряжаться всеми машинами и станками на них… Почему потребовали мы такие полномочия? Потому, что обладание этими полномочиями сберегает время, которое иначе по необходимости затрачивалось бы на убеждение. Это ограждает нас от любых задержек, которые могли бы иметь место, если бы вам пришлось столкнуться с упрямством, непонятливостью или эгоизмом со стороны того или другого лица, с кем вам надлежит иметь дело»[2861].

«Эта величайшая война требует чудовищных усилий и огромных жертв — добавлял в ноябре 1914 г. Д. Ллойд Джордж, — жертв достоянием и богатством, всем тем, что подразумевается за этими словами. Нельзя участвовать в войне, подобной нынешней, без огромного напряжения всех источников ресурсов нашей страны, а война эта обойдется дороже всех прежних войн»[2862].

«Мы оборудовали в различных частях страны 16 национальных заводов. Надзор за ними и управление будет в руках нации. Мы снабжаем эти заводы необходимыми машинами и рабочей силой. Часть этих машин получена непосредственно по заказам от машиностроительных заводов, часть — путем реквизиции у существующих фирм…, — говорил в 1915 г., отчитываясь перед избирателями, Д. Ллойд Джордж, — Преимущество национального завода по производству снарядов перед кооперацией нескольких (частных) существующих предприятий заключается в большей экономии средств. Мы убеждены, что сможем производить снаряды по гораздо более низкой цене, чем сейчас получаем их. Возможен будет лучший контроль, легче будет установить надзор за ходом работ и, как мы полагаем, будет меньше трений с рабочими. Мы полагаем, что рабочие, может быть, охотнее согласятся отказаться от своих стесняющих их обычаев, работая на национальных заводах, где трудно предположить, что кто-либо извлечет выгоду, кроме нации… мы распорядились подчинить непосредственному контролю правительства все наиболее значительные машиностроительные предприятия… мы вынуждены немедленно