Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

авансы в счет будущих поставок. Если завод начинал приходить в упадок, правительство брало его под свое прямое управление. Возникала парадоксальная ситуация. Когда завод процветал, правительство помогало его процветанию, плоды которого уходили в карман частника; если же производство становилось невыгодным, убытки ложились на плечи правительства…»[2943].

Решение задачи «строгого, серьезного и определенного регулирования всех сторон экономической жизни государства» коалиционное Временное правительство, отмечает видный современный экономист В. Мау, вполне определенно увязывало «с подчинением всех частных классовых и групповых интересов, каковы бы они ни были, кем бы они ни диктовались интересам государства», находящим выражение, по словам А. Керенского (21 июня), в некотором «общем плане». Для его выработки при правительстве был создан Экономический совет[2944].

Конкретной разработкой экономической программы Временного правительства должен был заняться сформированный им Главный экономический комитет (ГЭК), с появлением которого «все экономические функции Особого совещания по обороне должны были отпасть…», однако, как отмечал Я. Букшпан, «ГЭК был с самого начала каким-то неудачным органом, который не мог найти для себя правильного оформления. Это вытекало, конечно из неясности самой военно-хозяйственной политики Временного правительства»[2945]. Самым первым и самым насущным вопросом здесь стоял вопрос милитаризации экономики, но как и прежде, даже после свершения своей революции, буржуазные и либеральные круги непримиримо бойкотировали его.

С разъяснением английской политики в этом вопросе, 14 июня перед московским биржевым комитетом выступил британский министр труда А. Гендерсон: «Вы должны знать, что вся промышленность, вся работа по снабжению армии взята английским правительством под строгий контроль… Интересы государства должны быть на первом месте. Не думайте, что это социализм… Это есть временная необходимость, ибо государство ведет сейчас войну…»[2946].

Введению «военного социализма» в России, отговаривался П. Милюков, препятствуют Советы, чьи настроения ведут к усилению чисто социалистических тенденций[2947]. Эти «социалистические тенденции» заключались в том, что лидеры Советов требовали ввести государственный «контроль над производством, ограничение прибыли и фиксацию заработной платы…»[2948].

Это были те же требования, которые выдвигало ранее и царское правительство: еще в начале 1916 г. императрица Александра Федоровна писала Николаю II: «Штюрмер говорит, что во время войны все фабрики должны быть милитаризованы, а между тем проект об этом задерживается в Думе и не обсуждается, потому что они против этой меры»[2949]; «Не могут понять, — вновь повторяла императрица в феврале 1917 г., — почему не вводят карточной системы и почему не милитаризуют все фабрики, — тогда не будет беспорядков»[2950].

В августе, на заседании Экономического совета, представитель Нижегородской губернии растерянно взывал к председателю: «Мы на местах задыхаемся и ждем, чтобы вы показали те вехи, по которым нам пойти. Откладывать нельзя. Мы совершенно не знаем, где мы находимся, и просим как можно скорее дать путь, по которому нужно действовать»[2951]. Таким образом, отмечал Я. Букшпан, «на 6-ом месяце существования Временного правительства, в разгаре войны, организация хозяйственных органов находилась лишь в стадии проектирования. Одним из самых трагичных документов этой эпохи являются для историка отчеты о заседаниях Экономического совета и Экономического комитета, в которых члены правительства, экономисты, опытные чиновники старого режима и представители борющихся революционных сил пытались найти какие-либо общие формы для сожительства и хозяйствования»[2952].

Все проекты Временного правительства по мобилизации промышленности и введению госконтроля оставались только на бумаге и в благих пожеланиях. И другого быть не могло, указывал Ленин в мае 1917 г.: «со стороны министра (меньшевика) Скобелева могут быть самые хорошие пожелания. Я несколько десятилетий видал эти партии… Поэтому я меньше всего склонен сомневаться в их добрых намерениях. Но дело не в этом, дело не в добрых намерениях. Добрыми намерениями вымощена дорога в ад. А бумагами, подписанными гражданами министрами, полны все канцелярии, и от этого дело не изменилось»[2953].

Промышленники, по словам Букшпана, открыто выражали свое разочарование Временным правительством: «когда после свершенного великого переворота представители промышленности приветствовали Временное правительство, они считали, что за столь удачным и счастливым переходом к новой жизни Временное правительство доведет войну до конца, принесет мир, охранит право и закон и даст порядок, но к глубокому огорчению, нашим надеждам не суждено было сбыться». Южные промышленники ребром ставили вопрос перед Временным правительством: «какова его экономическая и хозяйственная программа?»[2954]

Однако «к сожалению, Временное Правительство, — констатировал его министр торговли и промышленности С. Прокопович, — также (как и царское) оказалось бессильно создать административную власть способную урегулировать экономическую жизнь страны»[2955]. Представители крупного капитала в этих условиях все больше и больше склонялись к идее военной диктатуры. Уже 3 августа на открытии второго Всероссийского торгово-промышленного съезда его председатель П. Рябушинский заявлял: «Мы ждем твердой власти, а самого начала фактически воцарилась в России шайка шарлатанов»[2956].

Ответом на этот призыв стал мятеж генерала Л. Корнилова, который требовал: «Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой; армию в тылу — в мастерских и на заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое; и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту»… «для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта»[2957]. Однако, одна лишь попытка установления либерально-буржуазной военной диктатуры толкнула маятник общественных настроений резко влево и привела к революционной радикализации рабочих масс.

«Временное правительство, в сущности, не имело никакой определенной экономической политики, а провело 8 месяцев своего существования в мучительных исканиях равновесия»[2958], подводил итог его деятельности Я. Букшпан, «от Главного экономического комитета ничего не осталось, кроме схемы и протоколов ее обсуждения». После Октября, принимавший дела Комитета представитель Высшего совета народного хозяйства, вспоминал о доставшемся наследстве: «много карточек, какие-то вырезки, какие-то прожекты и доклады, но в общем пустота, совершенно пустое место…»[2959]

Демобилизация

Наивно думать, что заводы так просто могут перейти с военной работы на мирную…

А. Бубликов[2960]

Проблема мобилизации экономики во время войны, порождает не менее острую проблему ее демобилизации после войны. Не случайно, в Англии вопросы демобилизации были поставлены уже в 1916 г., за два года до окончания войны. Весной 1917 г. был учрежден Департамент реконструкции, реорганизованный позже в министерство, главная задача, которого заключалась в разработке планов демобилизации.

«Для изучения специального вопроса о ликвидации военных контрактов и переходе на производство мирного времени я, — вспоминал У. Черчилль, — назначил в ноябре