Тысяча и одна ночь. Том XIII - Древневосточная литература

И когда Масрур вернулся домой, он смутился духом из-за всего этого, и глаза его заплакали, и он пробыл в таком состоянии десять дней.

Вот что было с Масруром. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она поняла, что удалась против неё хитрость, и её муж ехал с ней в течение десяти дней, а потом он поселил её в одном из городов. И Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру письмо и отдала его своей невольнице Хубуб и сказала ей: «Отошли это письмо Масруру, чтобы он узнал, как удалась против нас хитрость и как еврей нас обманул». И невольница взяла у неё письмо и послала его Масруру. И когда письмо пришло к нему, дело показалось ему тяжким. И он так плакал, что замочил землю, и написал письмо, и послал его Зейн-аль-Мавасиф, заключив его такими двумя стихами:

Если путь мне найти, скажи, к вратам утешенья,Утешиться как тому, кто в огненном жаре?Прекрасны как времена, теперь миновавшие!О, если б из них могли вернуться мгновенья!»

И когда это письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она взяла его и прочитала и, отдав его своей невольнице Хубуб, сказала ей: «Скрывай это дело». И муж её понял, что они обмениваются посланиями, и взял Зейн-аль-Мавасиф и её невольницу и проехал с ними расстояние в двадцать дней пути, а потом он поселился с ними в одном из городов.

Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается Масрура, то ему перестал быть приятен сон, и не поселялся в нем покой, и не было у него терпения, и когда он был в таком состоянии, в какую-то ночь его глаза задремали, и он увидел во сне, что Зейн-аль-Мавасиф подошла к нему в саду и начала его обнимать. И он пробудился от сна и не увидел её, и его ум улетел, и смутилось его сердце, и глаза его наполнились слезами, и сердце его охватило крайнее волненье, и он произнёс такие стихи:

«Привет той, чей призрак ночью нас посетил во сне,Тоску взволновав мою и страсть лишь усилив.И вот пробудился я от сна, весь взволнованныйВидением призрака, пришедшего в грёзах.Но будет ли правдой сон о той, кого я люблю,И вылечится ль болезнь любви и недуги?То руку она мне даст, то крепко прижмёт к груди,То речью приятною подаст утешенье.Когда же окончились во сне порицанияИ слезы мои глаза навеки покрыли,Напился я влагой уст её, и казалась мнеПрекрасным вином она, как мускус пахучим.Дивлюсь я тому, что было в грёзах пронёсшихся, –Достиг от неё тогда желанной я цели.Но вот пробудился я от сна, и увидел я,Что призрака нет, а есть лишь страсть и волненье.И стал как безумный я, когда увидал её,И пьяным я сделался, вина не вкусивши.О ветра дыхание. Аллаха молю, доставьПривет от тоски моей и мира желанье!И им ты скажи, тому, кого вы все знаете:«Превратность судьбы дала испить чашу смерти».

И потом он отправился к её жилищу и не переставал плакать, пока не дошёл до него, и он посмотрел на это место и нашёл его опустевшим, и увидел он перед собой её блистающий призрак, и показалось ему, что её образ стоит перед ним. И загорелись в нем огни и усилились его печали, и он упал, покрытый беспамятством…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот пятьдесят шестая ночь

Когда же настала восемьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Масрур увидал во сне Зейн-аль-Мавасиф, которая его обнимала, он обрадовался до крайней степени, а потом он пробудился от сна и пошёл к её дому и увидел, что дом опустел. И усилились его печали, и он упал, покрытый беспамятством, а очнувшись, он произнёс такие стихи:

«Почуял я бани запах и благовонья ихИ с сердцем, взволнованным тоскою, направился,Со страстью своей борясь, безумный и горестный,Ко стану, где прелести любимых уж больше нет:Он хворь мне послал разлуки, страсти и горестей,И прежнюю дружбу мне напомнил с любимыми».

А окончив свои стихи, он услышал ворона, который каркал возле дома, и заплакал и воскликнул: «Слава Аллаху! Каркает ворон лишь над жилищем покинутым!»

И затем он начал горевать и вздыхать и произнёс такие стихи:

«Над домом любви зачем рыдает так ворон,А жар мою внутренность клеймит и сжигает?Грустя о том времени, что быстро прошло в любви,Пропало напрасно сердце в страсти пучинах.Я гибну в тоске, и пламя страсти в душе моей,И письма пишу, но их никто не доставит.О горе! Как изнурён я телом, а милаяУехала! Если б знать, вернутся ль те ночи!О ветер, когда её под утро ты посетишь,Приветствуй её и встань у дома с приветом».

А у Зейн-аль-Мавасиф была сестра, по имени Насим, и она смотрела на Масрура с высокого места. И, увидев, что он в таком состоянии, она заплакала и опечалилась и произнесла такие стихи:

«Доколь приходить ты будешь в стан, чтобы плакать,А дом уже с горестью о строившем плачет?Ведь были в нем радости, пока не уехалиЖильцы, и сияли в нем блестящие солнца.Где луны, которые тогда восходили в нем?Превратности свойства их прекрасные стёрли.Забудь о красавицах, которых любил ты встарь, –Смотри, не вернутся ль дни опять с ними вместе?Не будь тебя, из дому жильцы б не уехали,И ворона ты над ним тогда бы не видел».

И Масрур заплакал сильным плачем, услышав эти слова и поняв нанизанные стихи. А сестра Зейн-аль-Мавасиф знала, какова их любовь, страсть, тоска и безумие, и она сказала Масруру: «Заклинаю тебя Аллахом, о Масрур, держись вдали от этого жилища, чтобы не узнал о тебе кто-нибудь и не подумал, что ты приходишь ради меня. Ты заставил уехать мою сестру и хочешь, чтобы я тоже уехала! Ты ведь знаешь, что, не будь тебя, дом бы не лишился обитателей; утешься же и оставь его. То, что прошло – прошло». И Масрур, услышав это от её сестры, заплакал сильным плачем и сказал ей: «О Насим, если бы мог летать, я бы, право, полетел с тоски по ней. Как же мне утешиться?» – «Нет для тебя хитрости, кроме терпения», – ответила Насим. И Масрур сказал: «Прошу тебя, ради Аллаха, напиши ей от себя и принеси нам ответ, чтобы моё сердце успокоилось и потух бы огонь, который внутри меня». – «С любовью и удовольствием», – ответила Насим.

И потом она взяла чернильницу и бумагу, и Масрур начал ей описывать, как сильна его тоска и как он борется с муками разлуки, и он говорил: «Это письмо со слов безумного, огорчённого, бедного, разлучённого, к кому не приходит покой ни ночью, ни в час дневной, а напротив, он плачет обильной слезой. Веки от слез у него разболелись, и горести в сердце его разгорелись, печаль его продлилась, и волненье его участилось, как у птицы, что дружка лишилась, и быстро гибель к нему устремилась. О, как в разлуке с тобой я страдаю, о, как о дружбе твоей я вздыхаю! Измучило тело моё похуданье, и ливнем лью слезы я от страданья. И в горах и в равнинах теперь мне тесно, и скажу я от крайней тоски по прелестной:

«Тоска моя по их домам осталась,И страсть к их обитателям все больше.И послал я вам повесть долгую о любви моей,И чашу страсти дал мне выпить кравчий,По отъезде вашем, когда вдали живёте вы,Проливают веки потоки слез обильных.Вожак верблюдов, к становищу ты сверни –Ведь все сильней пылает моё сердце.Привет ты мой передай любимой и ей скажи:«Одни уста твои его излечат».Погубил его, разлучив с любимой, жестокий рок,И в сердце он метнул стрелу разлуки.Передай ты им, что сильна любовь и тоска мояИ разлука с ней, и нет мне утешенья.И клянусь я вам, моей страстью поклянусь я вам,Что верен буду клятвам и обетам.Ни к кому не склонён, и страсти к вам не забыл ведь я.И как утешится влюблённый страстно?От меня привет и желанье мира я шлю теперь,И с мускусом он смешан на бумаге».

И удивилась сестра её Насим красноречью языка Масрура, его прекрасным свойствам и нежности его стихов и сжалилась над ним. Она запечатала письмо благоуханным мускусом, окурила его неддом и амброй и доставила его одному из купцов и сказала ему: «Не отдавай этого никому, кроме моей сестры или её невольницы Хубуб». И купец сказал: «С любовью и охотой!»

И когда письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она поняла, что оно продиктовано Масруром, и узнала в нем его душу по тонкости его свойств. И она поцеловала письмо и приложила его к глазам и пролила из-под век слезы и плакала до тех пор, пока её не покрыло беспамятство, а очнувшись, она потребовала чернильницу и бумагу и написала Масруру ответ на письмо, и, описав свою тоску, страсть и волненье и то, как её влечёт к любимым, она пожаловалась ему на своё состояние и на поразившую её любовь к нему…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот пятьдесят седьмая ночь

Когда же настала восемьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру ответ на письмо и говорила в нем: «Это письмо – моему господину и владыке моего рабства, и моему повелителю, тайн моих и признаний властителю. – А затем: – Взволновало меня бденье, и усилилось размышленье; вдали от тебя для стойкости места нет, о ты, чья краса затмит солнца и луны свет! Тоска меня истомила, и страсть меня погубила, да и как мне не быть такою, когда я в числе погибающих. О краса здешнего мира и украшение жизни, могут ли тому, чьи прервались дыхания, быть приятны возлияния? Ведь не с живыми он «не с мёртвыми». И затем она произнесла такие стихи: