Тысяча и одна ночь. Том XIII - Древневосточная литература

Что же касается монахов, то, когда наступило утро, они пришли к Зейн-аль-Мавасиф для приветствия, но увидели, что её место пусто, и схватила их болезнь во внутренностях их. И первый монах разодрал свою одежду и начал говорить такие стихи:

«О Други, ко мне скорей придите! Поистине,Расстаться я с вами должен скоро, покинуть вас!Душа моя вся полна страданьями от любви,А в сердце таятся вздохи страсти смертельныеПо девушке, что пришла и наш посетила край, –С ней месяц, на небеса входящий, сравняется.Ушла она и меня убитым оставила,Стрелою поверженным, что смерть принесла, разя».

А потом второй монах произнёс такие стихи:

«Ушедшие с душой моей, смягчитесь жеНад бедным вы и, сжалившись, вернитесь вновь.Ушли они, и ушёл мой отдых с уходом их.Далеко они, но речей их сладость в ушах моих.Вдали они, и вдали их стан. О, если быОни сжалились и во сне хотя бы вернулись к нам!Они сердце взяли, уйдя, моё и всего меняВ слезах, потоком льющихся, оставили».

А потом третий монах произнёс такие стихи:

«Рисует ваш образ и глаза, и душа, и слух,И сердце моё – приют для вас, как и все во мне.И слово о вас приятней мёда в устах моих –Течёт оно, как течёт мой дух в глубине груди.И тонким, как зубочистка, вы меня сделалиОт мук, и в пучине слез от страсти потоплен я.О, дайте увидеть вас во сне! Ведь, быть может, выЛанитам моим дадите отдых от боли слез».

А потом четвёртый монах произнёс такие два стиха:

«Онемел язык – о тебе скажу немного:Любовь – причина хвори и страданий.О полная луна, чьё место в небе,Сильна к тебе любовь моя, безумна!»

А потом пятый монах произнёс такие стихи:

«Люблю я луну, что нежна и стройна и стан её тонок – в беде он скорбит,Слюна её схожа со влагой вина, и зад её тяжкий людей веселит.Любовью душа моя к ней сожжена, влюблённый средь мрака ночного убит.Слеза на щеке точно яхонт, красна, и льётся она точно дождь вдоль ланит».

А потом шестой монах произнёс такие стихи:

«Губящая в любви к себе разлукою,О бана ветвь, светило счастья взошло твоё!На грусть мою и страсть тебе я жалуюсь,О жгущая огнями роз щеки своей!В тебя влюблённый набожность обманет лиИ забудет ли поясной поклон и паденья ниц?»

А потом седьмой монах произнёс такие стихи:

«Заточил он душу, а слезы глаз он выпустил,Обновил он страсть, а терпение разорвал моё.О чертами сладкий! Как горько мне расстаться с ним.При встрече он разит стрелою душу мне.Хулитель, прекрати, забудь минувшее –В делах любви тебе, ты знаешь, веры нет».

И остальные патриции и монахи тоже все плакали и произносили стихи, а что касается их старшего – Джвиса, то усилился его плач и завыванья, но не находил он пути к сближению с нею. А потом он произнёс нараспев такие стихи:

«Терпенья лишился я, ушли когда милые,Покинула меня ты, надежда, мечта моя,Погонщик верблюдов, будь помягче с их серыми –Быть может, пожалуют они возвращение.Суров к моим векам сон в разлуки день сделался,И горе я обновил, а радость покинул я.Аллаху я жалуюсь на то, что в любви терплю, –Она изнурила тело, силу похитила».

И когда монахи потеряли надежду увидеть Зейн-аль-Мавасиф, их мнение сошлось на том, чтобы изобразить у себя её образ, и они согласились в этом и жили, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений.

Вот что было с этими монахами, обитателями монастыря. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она ехала, направляясь к своему возлюбленному, Масруру, и продолжала ехать, пока не достигла своего жилища. И она отперла ворота и вошла в дом, а затем она послала к своей сестре Насим, и когда её сестра услышала о её прибытии, она обрадовалась сильной радостью и принесла ей ковры и дорогие материи. И потом она убрала ей дом, и одела её, и опустила занавески на дверях, и разожгла алоэ, недд, амбру и благовонный мускус, так что дом пропитался их запахами и стал великолепнее всего, что бывает. А затем Зейн-аль-Мавасиф надела свои роскошнейшие материи и украсилась лучшими украшениями. И все это происходило, и Масрур не знал о её приезде, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше которой нет…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот шестьдесят третья ночь

Когда же настала восемьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф вошла в свой дом, её сестра принесла ей ковры и материи и постлала для неё и одела её в роскошнейшие одежды, и все это происходило, и Масрур не Знал о её прибытии, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше которой нет. И Зейн-аль-Мавасиф села и начала разговаривать с невольницами, которые остались и не поехали с ней, и рассказала им обо всем, что с ней случилось, от начала до конца, а потом она обратилась к Хубуб и, дав ей денег, приказала ей сходить и принести чего-нибудь поесть ей и её невольницам. И Хубуб пошла и принесла то, что Зейн-аль-Мавасиф потребовала из еды и питья, и когда они кончили есть и пить, Зейн-аль-Мавасиф приказала Хубуб пойти к Масруру и посмотреть, где он, и взглянуть, каковы его обстоятельства.

А Масрур – он не успокаивался в покое, и не была для него возможна стойкость, и когда увеличилось над ним волненье, и страсть, и любовь, и увлеченье, он стал утешать себя произнесением стихов и ходил к её дому и целовал стену. И случилось, что он пошёл на место прощанья и произнёс такое дивное стихотворение:

«Хоть таил я то, что пришлось снести мне, но явно все,И сменило око усладу сна на бессонницу.И когда пленили мне сердце мысли, воскликнул я;«О судьба моя, ты не милуешь, не щадишь меня!»И душа моя меж мучением и опасностью!Если б был владыка любви моей справедлив ко мне,Сон не был бы от глаз моих так прогнан им.Господа мои, пожалейте же изнурённого,Благородного пожалейте вы, что унизилсяНа путях любви, и богатого, обедневшего!Приставал хулитель, браня за вас, но не слушал я,И заткнул я все, чем я слышать мог, и смутил егоИ обет хранил нерушимо я, что любимым дан.Они молвили: «Ты ушедших любишь!» Ответил я:«Падёт когда приговор судьбы, тогда слепнет взор».

И затем он вернулся в своё жилище и сидел, плача, и одолел его сон, и увидел он в сновидении, будто Зейналь-Мавасиф приехала домой. И он пробудился от сна, плача, и направился к жилищу Зейн-аль-Мавасиф, произнося такие стихи:

«Могу ли забыть я ту, что мной овладела всем,И сердце моё в огне, угля горячей, горит?Влюбился я в ту, чья даль – причина мольбы моейК Аллаху, и смена дней и рока изменчивость.Когда же мы встретимся, о цель и мечта души,И близость когда вкусить смогу я, о лик луны?»

И, произнося конец стихотворения, он шёл в переулке Зейн-аль-Мавасиф. И он почувствовал там благовонные запахи, и разум его взволновался, и сердце его покинуло грудь, и загорелась в нем страсть, и усилилось его безумие. И вдруг он видит: идёт Хубуб, чтобы исполнить какое-то дело. И Масрур заметил её, когда она подходила из глубины переулка, и, увидав её, обрадовался сильной радостью. И, увидев Масрура, Хубуб подошла к нему и приветствовала его и обрадовала вестью о прибытии своей госпожи Зейн-аль-Мавасиф и сказала: «Она послала меня, чтобы потребовать тебя к ней».

И Масрур обрадовался сильной радостью, больше которой нет. И Хубуб взяла его и вернулась с ним к Зейналь-Мавасиф. И когда Зейн-аль-Мавасиф увидала Масрура, она сошла с ложа и поцеловала его, и он поцеловал её, и девушка обняла его, и он обнял её, и они не переставали целовать друг друга и обниматься, пока их не покрыло беспамятство на долгое время из-за сильной любви и разлуки. А когда они очнулись от беспамятства, Зейн-аль-Мавасиф велела своей невольнице Хубуб принести кувшин, наполненный сахарным питьём, и кувшин, наполненный лимонным питьём, и невольница принесла ей все, что она потребовала, и они стали есть и пить.

И так продолжалось, пока не пришла ночь, и тогда они начали вспоминать о том, что с ними случилось, от начала до конца, а Зейн-аль-Мавасиф рассказала Масруру, что она стала мусульманкой, и он обрадовался и тоже принял ислам, и её невольницы также, и все они возвратились к великому Аллаху. А когда наступило утро, Зейн-аль-Мавасиф велела привести судью и свидетелей и осведомила их о том, что она незамужняя, и выждала полностью срок очищения, и хочет выйти замуж за Масрура. И её запись с ним записали, и они зажили самой сладостной жизнью.

Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается её мужа, еврея, то, когда жители города выпустили его С из тюрьмы, он уехал и направился в свою страху и ехал до тех пор, пока между ним и тем городом, где была Зейн-аль-Мавасиф, не осталось три дня пути. И Зейн-аль-Мавасиф осведомили об этом, и она призвала свою невольницу Хубуб и сказала ей: «Пойди на кладбище евреев, вырой могилу, положи на неё цветы и попрыскай вокруг них водой, и если еврей приедет и спросит тебя обо мне, и скажи ему: «Моя госпожа умерла от обиды на тебя, и с её смерти прошло двадцать дней». И если он тебе скажет: «Покажи мне её могилу», – приведи его к той могиле и ухитрись зарыть его в ней живым». И Хубуб ответила: «Слушаю и повинуюсь!»