Свет и тьма, или Поэма о трех девицах - Николай Иванович Хрипков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ой, да я-то ладно!
Мне чего ведь надо:
Лишь бы только Верке
Было хорошо.
Внуку или внучке
Крепкого здоровья,
Чтоб нужды не знали
И как люди жили.
— Это так! — вздохнули.
— Время птицей мчится.
Не успеешь глянуть,
Жизнь уже прошла.
Глава тридцать шестая
ЛЮБА И САША
С неба яблоко упало.
Надкуси, мой дорогой!
Надкусил, как на мадонну,
Смотрит, затаив дыханье.
И три самых главных слова
Он сказать сейчас ей хочет,
Но никак не наберется
Духу, чтобы ей сказать.
И в глаза глядеть не может.
Лишь украдкой, как воришка,
И уверен, если глянет
Он сейчас в ее глаза,
Сразу всё понятно станет,
Не нужны слова любые,
Ведь глаза соврать не могут,
Даже если врут уста.
— Поздно, Саша.
Со скамейки
Поднялась устало Люба.
— Знаешь, в общежитье строго.
Комендантский час у нас.
Опоздаешь, комендантша
Докладную сразу пишет
И инспектору по кадрам
Отдает ее она.
Та еще суровей будет,
Пропесочит, отругает,
Пригрозит: «При повторенье
Сразу вылетишь, как пробка!»
— Понимаю, — молвил Саша.
— Провожу тебя? Не против?
Я-то комнату снимаю.
Хоть во сколько приходи!
— Я бы тоже. Только деньги
Посылаю я в деревню.
Моя мама — инвалидка.
Подрастает младший брат.
— Понимаю! Понимаю!
Молча он шагает рядом…
За руку не смеет даже
Взять. Вздыхает и молчит.
— Ну, пришли! — сказала Люба.
— До свидания!
— До завтра!
— До свидания! А знаешь,
Я хотел тебе сказать.
Я живу один в квартире.
Комната с перегородкой.
И в двухкомнатной квартире,
Получается, живу.
Мне две комнаты не надо.
И одной вполне хватает.
Может быть, вторую, Люба,
Ты займешь? Там есть кровать,
Шифоньер и телевизор.
Кухня есть и ванна с душем.
Вот такое, значит, дело.
Тут же Саша напугался,
Побледнел, застыл на месте.
— Нет! Ты только не подумай,
Что я что-нибудь чего-то.
Даже в мыслях нет такого,
То есть я, наверно, зря
С этим глупым предложеньем.
Не подумал. Глупость брякнул.
Если я тебя обидел,
Ты прости меня. Я глупый.
И не знаю, как я должен
С девушкою говорить.
Люба тихо засмеялась,
Рот ладошкой прикрывая,
И глаза ее смеются.
— Я уверена, что нынче
Нет таких, как ты, — сказала.
— Ты, как будто, Александр,
Из далеких лет явился.
— Да мне тоже говорили.
Я какой-то малахольный
И совсем несовременный,
Что таких, как я, клюют
Все, кому не лень… Конечно,
Мямля я и трус, наверно.
И тебе со мною скучно.
Я же серый, не умею
Пошутить, развеселить.
— Это что еще такое?
Может быть, сейчас заплачешь?
Ты прекрасный, смелый, умный,
Просто ты себя не знаешь, -
Так сказала громко Люба,
Каблучком сердито топнув.
И за шею обхватила,
И на цыпочки привстала,
В струнку вытянулась Люба
И его поцеловала.
Он еще поверить в это
Не успел — ее уж нет.
Только стук дверей услышал.
Может, всё ему приснилось?
Нет! Совсем и не приснилось.
Всё случилось в самом деле.
Он бы в пляс сейчас пустился,
Если бы умел плясать.
Он по городу ночному
До глубокой ночи бродит.
Улыбается прохожим.
Те спешат в недоуменье.
Может, это псих какой-то.
Разве можно улыбаться
Незнакомым просто так?
Жизнь прекрасна. Он так счастлив.
Эх, запеть бы! Но сдержался.
«Люба! Любочка! Голубка!
Как же я люблю тебя!
Нет тебя на свете лучше!
Красивей ты всех красавиц!
Счастлив я!»
Он засмеялся.
Вот и дом, где он живет.
Глава тридцать седьмая
НАДЯ В РАЙЦЕНТРЕ
Пока весенний колокольный звон
Разносится по городу кругами,
Почувствовала Надя, что в душе
Какой-то перелом произошел
Она сейчас совсем уже не та.
Какая-то уверенность и мудрость
В ней поселились.
Сейчас другой родился человек.
Автовокзал… Народу же! На митинг
Попробуй столько собери людей!
«Ну, вот считай, что я почти что дома!»
— Надежда! Ты ли это?
Обернулась.
Пред ней Марина
С сумкой вот такущей!
С Маринкою работала на дойке.
— Да! А тебя сейчас и не узнать.
Такая городская стала вся.
Ты изменилась. Ты красавица такая!.
Ты в гости, Надя? Маму навестить?
— Да нет! Решила вот назад вернуться.
Не прижилась я в городе чего-то.
Нос у Маринки даже покраснел
И, сумку на пол опустив,
Подняла руки. Хлопает глазами.
— Да как же так? В деревне говорят,
Что за богатого ты замуж вышла, Надя.
Катаешься на дорогих машинах.
Вся в золоте. И во дворце живешь.
— Вранье всё это!
Надя отмахнулась.
— Там богачи сидят и только ждут,
Когда невесты к ним приедут из деревни.
А тут другая женщина подходит
Из их деревни.
— Ой! Едва признала.
Как изменилась ты, Надежда! Не узнать.
Уж не девчонка. Женщина. Решила
Свою деревню, значит, навестить?
А что же на автобусе ты едешь,
Не на машине? Для таких автобус,
Как я или Маринка, нищебродов.
— Я тоже нищебродка, тетя Оля.
Вот в этой сумке всё мое богатство.
— Смотрите! Надя!
Вот еще знакомый.
А там еще, еще, как будто полдеревни
Сегодня на вокзале собрались.
Ах, да! Ведь пенсию сейчас дают.
Понятно! И в ЗАО-то получку тоже дали.
Глава тридцать восьмая
ВЕРА ХОРОНИТ РЕБЕНКА
Стоит наш батюшка на камушке,
Поет прощальную молитву.
Хотя младенец некрещённый,
Греха он совершить не мог.
Лежит он в гробике, как куколка.
Из-за цветов не видно личика.
В своей короткой детской жизни
Он «мама» не успел сказать.
Бог дал, бог взял — как говорится.
Но как вы объясните матери,
В глазах которой свет померк
И жить не хочется ей больше,
За что страдания великие?
Уж лучше б смерть ее прибрала.
Она грешна. Она виновна.
Как будто душу оторвали
И тоже в землю опустили.
А впереди лишь мрак кромешный.
Утрачен смысл бытия.
Остался только малый холмик.
И всё! А мать сожгла пеленки,
Пинетки в печь и распашонки,
Коляску отдала мальчишкам,
Чтоб ничего случайно дочке
О горе не напоминало.
Вот и понянчилась с внучонком.
Уж лучше Бог ее б прибрал!
Лежала Вера трое суток.
Еды совсем не принимала.
Лицо у дочки почернело
И не осталось больше слез.
В конце концов не удержалась,
Присела мать к ее кровати,
Погладила ее, а Вера
Глядит безмолвно в потолок.
— Какое горе! Только, Вера,
Нельзя так сильно убиваться.
Гневишь ты этим только Бога.
Тебе послал Он испытанье,
Должна ты выдержать его.
Жизнь продолжается. Всё будет.
И радости, и горя много
И близких смерть.
Так мир устроен.
На