Сквозь призму права. Судебные очерки, статьи, эссе - Геннадий Мурзин

«Через некоторое время к нему пришел Городовиков и сказал, чтобы он спрятал швейную машину, – она похищена из подвижного состава. Затем Сухого вызвал Водянов и расспрашивал о швейных машинах. Сухой рассказал все обстоятельства, при которых он приобрел швейные машины и головки у Светина. Водянов беседу никак не оформил письменно: ни в форме протокола допроса, ни в форме объяснения… Сухой пошел к Светину и тот подтвердил, что швейные машины и головки к ним действительно похищены из подвижного состава».

Далее события развивались так: Сухой позвонил Городовикову по поводу краденых машин. Тот успокоил: все будет нормально, никакой реакции со стороны Водянова не будет. Так и случилось.

Если верить показаниям свидетелей, то получается совсем уж непотребное: Водянов задолго до того, как следователь Габдрахманов на деле о хищении швейных машин поставил жирный крест, не только знал все о краже, но и о том, чьих рук это. Знал, но промолчал. Зачем?

Замечу для ясности: знал и молчал тогда, когда еще до совершения им самим преступления – краже табельного оружия у сослуживца – оставалось несколько месяцев.

Надо думать, насколько крепка дружба между Городовиковым (кстати, до того уже дважды судимым) и Водяновым, если последний решился на то, чтобы скрыть преступников; увести от ответственности тех, с кем он призван бороться – и по долгу, и по совести.

Теперь вернемся опять к тем, кто удачно сходил «на охоту», добыл немалые трофеи, удачно их реализовал.

Получив хорошие деньги, Городовиков и Светин пребывали в преотличном настроении. И так продолжалось почти год.

А там начались события, о которых я рассказал в предыдущем судебном очерке, – поиск похищенного пистолета у лейтенанта милиции Кланифова. Отыскался пистолет, напомню, не где-нибудь, а у «коммерсанта» Городовикова, который давно уже мечтал о такой игрушке.

«Игрушку» изъяли. Возникли вопросы: что да как, да почему. Нельзя было обойти вниманием колоритную фигуру Городовикова. Также невозможно было не столкнуться и со способами его предпринимательской деятельности: тогда и на горизонте замаячили швейные машины.

Явился на свет божий и Светин. Я читал первые, самые первые показания Городовикова и Светина по факту хищения швейных машин из вагона. Они поначалу находились в некоторой растерянности и потому избрали путь чистосердечного раскаяния, то есть рассказали все, привели такие детали, которые могли быть известны лишь тем, кто на самом деле украл машины.

Например, тот и другой (допрос велся раздельно) точно указали путь, на котором стоял грузовой поезд на станции Солдатка, в составе которого находился вагон со швейными машинами.

Они, например, назвали всех, кому реализовали свой товар и даже по какой цене.

Находясь на нарах в СИЗО, на них снизошло озарение (видимо, из-за избытка свободного времени). Они поменяли тактику: стали начисто отрицать все, жалуясь, что вынуждены были дать признательные показания под психологическим воздействием следователя.

Мудрые, ах, до чего мудрые оказались подследственные! Ну, прямо-таки кандидаты юридических наук.

Обдумав, взвесив, проанализировав ситуацию, Городовиков и Светин пришли к следующему.

Первое. Совсем отвертеться от наказания не получится, а вот путем отрицания можно затормозить следствие (сроки жесткие), затянуть время, следователь окажется в цейтноте, станет спешить, будет допускать ошибки, а это все только на руку им.

Второе. Если они станут помогать следствию, то тогда за хищение в особо крупном размере (статья 93—1 прежнего УК РФ) им светит минимум – восемь лет лишения свободы. Если станут отрицать вину, то есть явится шанс, что следствию надоест с ними возиться и переквалифицируют обвинение на более мягкую статью, а самый гуманный суд в мире не решится на суровый приговор и изберет наказание ниже низшего предела.

Третье. Городовиков и Светин сообразили: идти в связке с «ментами» – это удобно и выгодно. Тех в беде не бросят, правоохранительные органы будут стараться всеми способами вытащить себе подобных. А вытаскивая Водянова и Зайнуллина, они невольно вытащат и их. Или, по крайней мере, избавят от сурового приговора.

Как в воду глядели мужики. Светин уже на свободе, хотя суд состоялся лишь недавно. Вот вам и «страшная» статья 93—1 УК РФ!

Через несколько месяцев будет на свободе и Городовиков, теперь уже трижды судимый. Это тот самый Городовиков, который одновременно и по одному и тому же делу обвинялся в хищении в особо крупном размере (статья 93—1 УК РФ), в хищении пистолета Макарова и боеприпасов к нему (статья 218—1 УК РФ), в умышленном оставлении без помощи лица, находящегося в опасном для жизни состоянии (статья 127 ч. 2 УК РФ).

И находятся еще люди, которые утверждают, – наше законодательство самое бесчеловечное в мире. Где, в какой еще стране, скажите на милость, могут приговорить к трем годам лишения (прежде уже дважды судимого) свободы за столь богатый набор преступлений? Демократы и гуманисты в США, к примеру, отправили бы за все это на пожизненное – не меньше. С учетом, конечно, что это не первая судимость.

Если бы я на этом поставил точку, то допустил бы несправедливость и неточность. Дело все в том, что Городовиков по тому же самому уголовному делу и в то же самое время обвинялся еще в одном. Не верите?

Обратимся к тексту обвинительного заключения:

«В декабре… Городовиков предварительно незаконно приобрел скорострельный карабин Симонова, будучи в нетрезвом состоянии… пошел домой к главе администрации поселка… для решения личных вопросов. Тот отказался с ним беседовать и посоветовал прийти на следующий день в рабочий кабинет. Городовиков отказался выйти из квартиры. Когда глава администрации по телефону хотел вызвать сотрудников милиции, то Городовиков направил на него карабин, показывая своими действиями, что он произведет выстрел… Представитель местной власти, опасаясь за свою жизнь и членов своей семьи, вынужден был… беседовать с Городовиковым.

Таким образом, Городовиков совершил умышленные действия, отличающиеся особой дерзостью, т. е. преступление, предусмотренное статьей 206 ч. 3…»

Говоря по-журналистски, Городовиков к тому же еще и злостный хулиган! Вот теперь «букет» деяний этого крутого мужика можно считать полным и оформленным до конца.

…Скоро, очень скоро мы вновь будем иметь удовольствие лицезреть художества Миши Городовикова. Будет у него еще не один яркий и красочный букет, оформленный по всем правилам уголовщины. Будет скрипеть, как несмазанная колымага, правоохранительная система. Будут следователи, прокуроры, суд и даже славная наша милиция рождать в муках еще одно уголовное дело.

И «гора» снова родит мышь… Да и не мышь вовсе, а всего лишь хилого мышонка. Как всегда!

В истории с уголовником Городиловым остается одна существенная загадка, почему к нему все были столь снисходительны? Я знаю ответ. Возможно, догадываются и отпетые уголовники, совершившие на «зону» не одну ходку. Отпетые уголовники знают, что правоохранительные органы не балуют их особым почтением. Но если начинают баловать, то… Тут явно не все чисто. Хочу, чтоб читатель сам догадался, в чем тут секрет и где «собака зарыта».

Все-таки подмывает намекнуть. Появление этого судебного очерка в открытой печати (имеется в виду независимая правовая газета «Криминальное обозрение») вызвало необычайный переполох в определенных структурах. В частности, в органах внутренних дел и в органах исполнения наказаний. Они обрушили на редакцию шквал возмущенных телефонных звонков: кто позволил, кто предоставил информацию и кто разрешил познакомиться журналисту с документами этого уголовного дела, если оные для разглашения не предназначались? Пришлось объяснить: раскрыть источник информации редакция сможет лишь после соответствующего решения суда, если истцы сумеют доказать, что факты. изложенные в очерке, не соответствуют действительности. В суд обращаться не стали. Значит? В очерке – чистейшая правда. А то, что газета раскрыла ужасную тайну органов и тем самым подвергла опасности жизнь и здоровье неких лиц, то на это можно лишь сказать: была нужда заботиться о лицах, по которым тюрьма тоскует и которые сами представляют серьезнейшую опасность обществу, вполне, между прочим, добропорядочным гражданам, чьи жизни для автора куда важнее.

Святость старшего оперуполномоченного

Пролог

Все время смотрю в его сторону. И все время ловлю себя на мысли, что в душе его жалею…

Ему тридцать пять лет – вполне зрелый мужчина. Он высок, красив лицом, подтянут (идеальная офицерская выправка), говорит спокойно (не истерит, как все другие прочие), с лица не сходит лучезарная улыбка. Чувствуется, что образован: не формально, а по существу. Мало ли сколько людей имеют высшее юридическое образование, но не все подходят под определение «образован».