В тот главный миг - Юлий Файбышенко

— Нас ищут! — крикнул ему обезумевший от радости Чалдон И тут же отскочил от бешеного рывка лошади.

— Все с тропы! — рычал Лепехин.. Его оскаленные зубы желто поблескивали.— Ложись! Ложись, падлы! Или хуже будет!

Хорь, подъехавший вплотную к Глисту, толкнул его коленом.

— Чего торчишь на виду? Не понял, что ли? По нашу голову летит!

Глист вслед за Хорем загнал лошадь под деревья. Канавщики, вертя головами, высматривали самолет. Большинство сидели, вытирая потные лица. Порхов, долго смотревший вверх, вдруг лег лицом в траву. Гуд прошел близко над ними. Фюзеляж самолета блеснул в зеленой сумятице крон, и звук мотора стал удаляться. Хорь вздохнул и вытер вспотевший лоб.

— Так ты и нашел нас! — пробормотал он.

В этот миг на тропинку выскочил Санька. Только что он сидел, опустив кудлатую голову, и вдруг одним прыжком вылетел на тропинку.

— Здесь мы! Здесь! — кричал он, потрясая руками над головой.— Вернись, эй!

И словно, повинуясь его зову, самолет, возвращаясь, пошел по кругу. Канавщики вскочили.

— Сидеть! — заорал Лепехин и толкнул с седла карабином Чалдона. Тот только яростно сверкнул глазами в ответ.

Санька прыгал по тропинке.

— Помощь летит,— орал он.— Чего сидите, бейте урок! Помощь летит! — Он плясал как сумасшедший. С курносого веснушчатого лица ослепительным светом били глаза. Что-то с лязгом лопнуло. Санька подпрыгнул и вдруг с непонятно посерьезневшим, но еще улыбающимся лицом стал валиться, хватаясь за живот. Упал, потом Дернулся и сел.

— Уби-ли, ребята! — крикнул он.— Убили меня!

Канавщики зашевелились. Альбина рванулась вперед, но Соловово успел схватить ее за плечи. Перескочивший на другую сторону Тропы Лепехин медленно вел карабином вдоль строя рабочих.

— Добей! — толкнув лошадь Глиста, приказал Хорь, прищуриваясь. Тот увидел в пяти шагах от себя бледное, потное лицо Саньки, его расширенные от боли глаза и растерянно оглянулся на Хоря. Тот жестко повторил:

— Добей.

Глист трижды выстрелил в Саньку. Тело его еще раз дернулось на тропе и умерло, застыло в изуродованной позе.

К телу Саньки подошел Алеха-возчик, закрыл ему глаза и, обращаясь к Хорю, сказал:

— Схоронить надо!—Хорь снисходительно улыбнулся:

— Разрешаю. Копайте все. Все, слышь?

Но Порхов так и не встал с земли. Лепехин тронул было лошадь, но Хорь схватил ее за повод. Подошли Чалдон и Алеха с лопатами и кайлами.

— Где рыть-то, начальник? — спросил Чалдон, прищуренно оглядывая Хоря.

— Здесь и ройте, далеко ходить не будем,— ответил Хорь.

АЛЕХА

К вечеру, после трудного подъема, взобрались на хребет и тут остановились. В котловине, куда им предстояло спуститься, лежало озеро, ровное, как блюдце с черной водой. Вода под редкими вспышками солнца не просвечивала и только близ берега смугло цвела золотым отвесом заката. Алеха-возчик вывел лошадей на небольшую каменистую площадку, от которой начинался пологий спуск к воде, и оглянулся на подъехавшего Хоря.

— Табор тут будет! — сказал Хорь.— Разбивай палатки.

В молчании хмуро разбили лагерь. Актер разложил костерок.Альбина и Порхов первыми вошли в палатку и легли сверху на свои спальники, каждый в своем углу. Остальные побрели к озеру. Алеха начал осматривать лошадей. Одну надо было перековать, да разве в тайге это сделаешь? Лошадей Алеха любил. Он вспомнил детство, двор с амбарами и кирпичными конюшнями, горячий запах конского пота и кислой конской шерсти.

Воспоминания Алехи прервал разговор в палатке. Он сидел, прислонившись к парусине, и все слышал.

— Алексей,— сказала Альбина,— надо искать выход.

— Вот ты и ищи,— яростно просипел Порхов.— Ты ж у нас фронтовичка. Недаром возле бывших офицеров хвостом вертишь!

— Перестань говорить пошлости. Давай лучше о деле. Ты начальник партии и отвечаешь за все, что случилось...

— Я больше не начальник...

— Для этих уголовников ты действительно больше не начальник. Но для остальных. И если готов...

— К чему тут можно быть готовым?

— Они убили Саньку, могут перебить всех. Ты должен поднять и организовать людей.

— Ничего я не должен. Ты с завхозом наняла этих уркаганов, а мне отвечать? Нет. Я выпал...

Его голос погас, и в палатке наступила тишина.

Алеха поднялся, вздохнул. Бывшее начальство отступилось, от нового не знаешь чего ждать. Одна надежда на самого себя. Он двинулся к палатке Хоря, взялся было за полог, но, услышав голос Лепехина, опустил руку.

— Чего тянешь, Хорь? — говорил Лепехин.— Теперь мы все одной веревочкой повиты... Возьмут — всем пришьют «мокрое». Вот Глист—и тот дрейфит. Я это к тому, что на хрен нам с собой балласт таскать? От них каждый день жди... Я, брат, в войну пленных охранял, знаю...

— Чьих пленных-то? — ядовито спросил Хорь.

— Большевиков. И в расход их пускал без всякой милости.

— Большевики-то все сплошь жиды были?

— А хоть и русские,— ответил Лепехин.— И ты меня, брат, этим не упрекай. Я их, гадючье племя, как стрелял, так и стрелять буду. Ну зачем, скажи, ты с собой столько народу тащишь?

Алеха услышал, как они разливают и пьют спиртное, у него запершило в горле. Подумал с завистью: «жизнью наслаждаются, гады, а нам — так шиш».

— У границы всех отправим червей кормить,— снова раздался голос Хоря. Он что-то жевал и смачно чавкал.

— Альбину попридержим,— сказал Лепехин и потянулся.— Королевна-баба... Сгодится на дорожку.

Глист противно захихикал.

— Насчет Альбины решим,— помолчав, сказал Хорь,— а остальных — где-нить на дороге, чтоб нежданно.

— Добро,— заключил Лепехин,— чтоб визгу было меньше. Лей! — О жестяное днище крышки опять ударила струя.

У Алехи в животе странно захолодало, он хотел привстать, а ноги не держали, «Сволота!.. Вот как? Так вот они как... Ладно».

Он сидел на мокрой траве, ладонь его заледенела от сырой пропрохлады валуну. «Значит, всех кончат... А меня-то за что?» Он рывком встал и бросился к костру. Не-ет, братцы, меня так не возьмешь. Я всякое видел и выжил. Я вам не бычок на веревочке,— судорожно думал он, спускаясь с обрыва. Внизу в наползающем лунном свете видны были силуэты сидящих у самой воды канавщиков, шел негромкий разговор. Едва Алеха спустился, рассыпая сапогами мелкие камешки, разговор угас. Потом Нерубайлов сказал:

— Нет, ребята, надо этих гнид передушить, иначе они нас передушат, и вас, гражданин, тоже.— Он кивнул в сторону Соловово.

Опять помолчали. Потом взволнованный голос Колесникова спросил:

— Сейчас-то, интересно, чем они занимаются?

— Пьют,— откликнулся Алеха.

— Где достали? — с завистью спросил Чалдон.

— Корнилыч покойный сберег.

— Да, а выпить бы сейчас в самый раз,— вздохнул Алеха,— они ведь пришить нас собираются. Как к границе дойдем...

Слышно было, как сыплется песок, уносимый волной.

— Кранты, значит? — ужаснулся Чалдон.— Да что ж мы, паря? Аль мы скот безрогий?

— Спокойно,— сказал, повышая голос, Колесников.— Давайте, товарищи, обсудим ситуацию. Теперь точки над «и» расставлены. У нас выход только один: бороться.

— Надо к Порхову идтить! — продолжил Нерубайлов.— Он начальник, пусть и командует.

— Сломался он, робята,— уставшим голосом продолжал Алеха.— Альбина его подбивала, говорила, действовать надо. Отказался.

Опять замолчали. Издалека ровно шуршала тайга, да неслась пьяная песня из провиантской палатки.

— Гуляют победители,— усмехнулся в темноте Соловово,— наверху гульба, внизу заговор — типичная революционная ситуация,

— Ты! —  вдруг взъярился Нерубайлов.— Ученый! Все насмешечки строишь! Говори враз, лахудра копченая, с нами али против?— Он бросился к Седому, но Колесников разнял их.

— Вы что, с ума посходили? Нам друг за друга держаться надо, а вы грызетесь.

—  Как пауки,— пробормотал Соловово.— Не привыкла Россиюшка к парламентаризму, что не по ней,— за грудки!

— Товарищи,— опять посадил поднявшегося было Нерубайлова Колесников,— не будем терять времени. Давайте выработаем план, выберем старшего и начнем действовать. Время у нас пока есть.

— Ты и будешь за старшего, паря,— сказал Чалдон.— И голос у тебя, и привычка, однако.

— Верно,— сказал Нерубайлов.— Он и по званию капитан,

— Кто несогласный? — спросил Чалдон.

— Согласные,— сказал Алеха.— Только что делать: оружия нет. Даже ножи отобрали!

— Эй, божья душа,— позвал Чалдон. Федора Шумова,— подь сюда, дезертирское благородие! Ты с фронта сбежал, второй раз не дадим. Говори, курий сын, с нами или как?

— Я — отдельно,— сказал Федор поспешно.— Насчет какой крови — это мне нельзя... А в чем другом помогу... Только чтоб без смертоубийства... Этого, паря, я не могу.

— Оставьте его, Нерубайлов,— приказал Колесников. — Потом поймет. Нам надо...— Из темноты раздался выстрел, просвистела пуля и послышался резкий голос Лепехина: