Бомба из прошлого - Джеральд Сеймур

Парень вел себя как-то уклончиво и чего-то явно недоговаривал.

— Куда меня командируют?

— В отдел по нераспространению ядерного оружия. В распоряжение мистера Лоусона. Срок не определен, но по крайней мере не навечно. Вы…

Он надел шлем.

— Я ничего этого не слышал.

— Санкцию дала Пэм, я тут ни при чем.

— Этот парень, Кристофер Лоусон, первостатейное дерьмо.

— Пэм так и сказала, что вы не обрадуетесь. Но ей приказали сверху. Боюсь, тут уже ничего не изменишь. Как говорится, раствор застыл.

— Его уже давно следовало отправить на пенсию. — По спине поползла струйка пота, а голос прозвучал пронзительнее, чем обычно. Девушка, заступившая на ночное дежурство, вернулась и, перестав жевать шоколадку, уставилась на него. Ну и черт с ней. — А что, если я заболею?

Курьер ухмыльнулся.

— Вытащат из постели и душ принять не дадут. Может, попробовать самоубийство?

— В этом здании более неприятного типа не найдешь. Пережиток да еще…

— И именно в его распоряжение вас и отправляют. В отдел нераспространения ядерного оружия. Третий этаж, западное крыло, кабинет семьдесят один. Все ясно?

Люк сдался.

— Ладно. Сейчас слетаю домой, прихвачу болеутоляющих и…

— Мистер Лоусон ждет вас… сейчас. — Курьер рассмеялся. — Да, чуть не забыл… Пэм сказала, санкцию дал сам директор. Удачи.

Дэвис сердито стащил плащ и швырнул вместе со шлемом в шкафчик. Потом захлопнул раздраженно дверцу и, прошествовав мимо ночной дежурной, вышел в коридор.

В конце коридора Люк Дэвис сердито стукнул кулаком по кнопке вызова лифта. Кристофер Лоусон был одним из тех немногих, кто еще помнил Добрые Старые Времена и непрестанно о них говорил. Тогда — в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, в годы холодной войны — все работало распрекрасно. В отличие от нынешних времен, жалких и бесцельных. Дэвис имел за спиной пять лет службы, и до назначения в Сараево ему указывали другие — краснорожие старперы, бормотавшие что-то о временах Потопа и Ковчега. К тому времени, когда он вернулся с Балкан, их уже убрали. Сохранился только один. И пусть в столовой не хватало мест, один столик всегда оставался свободным, чтобы он мог поесть за ним в одиночестве и без помех. Историй о его грубости хватило бы на целую книгу. Дэвис вышел из лифта и выругался. Голос, пролетев по коридору, ударился о дальнюю стену и эхом вернулся к нему, словно в насмешку над его стараниями.

Он постучал.

Вышедшая в коридор женщина взглянула на его заламинированное удостоверение и жестом предложила войти.

Лоусон сидел спиной к нему и с трубкой у уха, в которую и кричал:

— Если я говорю, что мне нужны два агента и вот такое оборудование завтра к семи утра, то я и имею в виду именно то, что говорю. Это понятно мне и должно быть понятно любому, кто не полный идиот. Я уже сказал, где и когда мне все это нужно. В семь и ни минутой позже.

Он бросил трубку и повернулся.

— Вы Дэвис? Люк Дэвис?

— Да.

— Сколько лет на службе?

— Пять.

— Что ж, вполне достаточно, чтобы все узнать и стать экспертом. Вы все знаете?

— Думаю, когда вам сообщили о моем переводе, вы затребовали мое досье, прочитали отчеты моего начальства и знаете, на что я способен, а также…

— Если мне понадобится речь, я так и скажу. Когда речь мне не нужна, я требую короткого, в одно, два или три слова, ответа на вопрос. Саров. Что значит для вас это слово?

Люк едва не взбесился.

— Извините, это имя человека или название какого-то места?

— Мне понадобился год — год, а не пять, — чтобы узнать, что такое Арзамас-16 и Саров, но тогда на службу брали людей иного качества. Явитесь в половине седьмого утра. Отправляйтесь и учитесь.

Красный от унижения, с горящими щеками, Люк Дэвис выскочил из кабинета, прошел мимо впустившей его женщины и толкнул дверь. Ни об Арзамасе-16, ни о Сарове слышать ему еще не доводилось, но в его распоряжении было шесть часов и двадцать шесть минут, чтобы все узнать.

Проехав на автобусе, Джонни Кэррик последнюю милю прошел пешком. Это стало для него привычкой с тех пор, как он попал в дом Иосифа Гольдмана. Как и не пользоваться мобильным телефоном. Для агента под прикрытием нет ничего хуже, чем звонить своему связнику с улицы. Здесь не определишь, наблюдают за тобой или нет. Другая ошибка — воспользоваться мобильным сразу после ухода с работы. В первое время Кэррика постоянно страховали — кто-то сопровождал его с работы, в рабочее время где-то поблизости постоянно курсировала машина поддержки. Но за прошедший месяц ничего не случилось, угрозу опасности сочли преувеличенной, и парни из группы поддержки получили другие задания. Если бы он рискнул сейчас позвонить и доложить о последних новостях — проколе Саймона Роулингса и предложении подняться чуть повыше и занять его место, — то попал бы скорее всего на Кэти, но никак не на Роба и не на Джорджа, своего куратора. Уж лучше не рисковать. Дело терпит. Он еще не знал, когда они соберутся на совещание и будет ли случившегося достаточно для того, чтобы принять решение о продолжении операции. Не мог он гарантировать и того, что назначение расширит его возможности.

Он устал, вымотался и ничего не чувствовал. Саймон Роулингс поступил с ним по-человечески и ничем не заслужил такого отношения, предательства и обмана. Но что поделаешь, если мир, в котором живешь, требует этого. Здесь используется все, каждый человек. Отношения здесь не учитываются.

Этот вопрос уже задавали ему на собеседовании.

— Скажем прямо, Джонни, пусть это и прозвучит грубовато, надеюсь, коллеги простят мне эту вульгарность. Поработав с объектом, вы проникнитесь к нему симпатией, привыкнете к его окружению, начнете видеть в людях лучшие стороны, но ваше задание останется прежним: поломать им всем жизнь, обмануть их и уйти со сцены. Справитесь? Сил хватит?

В группе, проводившей собеседование, их было трое: суперинтендант из отдела убийств — он-то и задал этот вопрос, дивизионный коммандер, женщина в накрахмаленной блузке и идеально отглаженной форме, и психолог, средних лет мужчина с пронзительным взглядом, наблюдавший и ничего не говоривший.

— Я буду в первую очередь полицейским, — ответил Джонни. — Мой долг в таковом качестве состоит в том, чтобы получить доказательства преступной деятельности. Для меня это — на первом месте. Я сделаю свою работу.

Друг в Бристоле, человек постарше и поопытней, советовал не распространяться, отвечать коротко и по делу, не терять бдительности и выказывать искренность и честность, демонстрировать уверенность и твердость.

— Вы сможете жить в изоляции? — спросила женщина. — Сумеете выдержать в ситуации, где все — ложь? Вам придется полагаться только на себя и существовать в постоянном обмане. Поверьте, это нелегко.

Джонни до сих пор помнил свои ответы.

— В детстве мне не приходилось рассчитывать на компанию. Предоставленный самому себе, я обходился своими силами. Мне не требовался кто-то еще, чтобы пожаловаться на жизнь, поплакаться кому-то в жилетку. Я не был дома с тех пор, как ушел из него и поступил на службу. Я два месяца провалялся в госпитале, инвалидом, и никто не навестил меня. Я не боюсь одиночества. — Собеседование закончилось быстро, всего лишь девяносто две минуты, тогда как у других оно растягивалось до трех часов. Он все сделал правильно и произвел нужное впечатление. Джонни не сомневался, что его приняли. Я сделаю свою работу — вот они, нужные слова. Я обойдусь своими силами. Другие вопросы касались более детальных аспектов: как он поведет себя, живя с наркоманами, проститутками, рядом с педофилами. Жуткие слова, но только слова.

Запомнилось и напутствие суперинтенданта из отдела убийств, который подался вперед и негромко сказал:

— Ты сможешь позаботиться о себе. Но мы всегда будем рядом. Для нас безопасность наших людей — самое главное. Мы просим их, приняв во внимание реальности, подвергнуть себя риску и обречь себя на не очень приятную жизнь. Но если ситуация обострится, играть в героев не нужно. Человек важнее задания, и мы ждем от своих, что они не станут рисковать сверх меры, а вовремя уйдут со сцены.

Джонни Кэррик поднялся по ступенькам дома, комнату в котором снял за две недели до поступления к Гольдману.

Он открыл дверь, подобрал письма и пошел наверх. Там, на втором этаже, его ждала обставленная самым необходимым комната, ставшая его домом. Комната, где он был один и где не нужно было лгать.

ГЛАВА 4

10 апреля 2008

Может быть, из-за случившихся накануне перемен Кэррика в то утро не отпускало ощущение, что наблюдают за ним пристальнее и внимательнее, чем обычно.

— Чем глубже проникаешь в организацию, чем шире открывается перед тобой дверь, тем больше к тебе внимания. — Так говорил инструктор на курсах подготовки. — Естественное подозрение, которое люди питают к постороннему, тем более иностранцу, полностью подавить нельзя. Каждый шаг вверх означает, что тебе нужно быть еще осторожнее.