Бомба из прошлого - Джеральд Сеймур

В свидетельстве о рождении значились имя матери, Агнесс Кэррик, и адрес ее родителей, Дэвида и Мэгги Кэррик, школьных учителей. Та графа, где должно было стоять имя отца, пустовала. Свидетельство было подлинное, и в него при желании мог заглянуть каждый — бандит, частный детектив или русский мафиозо, — кто пожелал бы проверить его данные.

Мониторы показывали несколько картинок — переднее крыльцо, задний сад, заднюю подвальную дверь, лестничную площадку у детской. Из всех камер наблюдения поворачивалась только одна, та, что стояла над передним крыльцом. Если и была на свете работа скучнее, чем смотреть вечером на мониторы, то Кэррик о таковой пока еще не знал.

По указанному в свидетельстве о рождении адресу желающий мог бы обнаружить домик в деревне Кингстон, окна которого выходили на устье реки Спрей. Сюда приходил нереститься шотландский лосось, и с рекой же были связаны самые яркие детские воспоминания: весной на Кейрнгормском хребте таяли снега, и бурный поток, неся с собой громадные камни, устремлялся к серому Северному морю. Впечатляющее зрелище для мальчишки. В прочих отношениях жизнь приятными сюрпризами не баловала. Джонни узнал, что мать его в двадцать лет отправилась искать счастья в Лондон, завела там роман с женатым мужчиной и через какое-то время вернулась в родительский дом уже с ребенком. Потом она нашла работу на фабрике в Мосстодлохе. Мальчику пришлось нелегко. Бабушка и дедушка искали опору в церкви, куда ходили каждое воскресенье. Они и старались любить внука-бастарда, но любовь эта давалась им с трудом. Тогда же Джонни узнал библейское значение своего имени. Сохранилась в памяти и такая картина: старик сжимает его запястья и горячо шепчет в лицо: «Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской». Деда звали Дэвидом, и мальчишке казалось, что они и впрямь братья, и что старший постоянно присматривает за ним, не спускает с него глаз. Порой от такого неослабного внимания делалось душно; хотелось убежать на берег реки, сесть на камень и наблюдать за тюленями и выдрами, не чувствуя на себе тяжелого взгляда деда. Реальное детство стало частью легенды. Джонни окончил школу в городе Элджин. Ранним июньским утром он сел в автобус и уже через несколько часов переступил порог призывного пункта в Инвернессе, где попросил зачислить его в парашютно-десантный полк. К такому выбору юношу подтолкнул дед — Дэвид Кэррик ужасно боялся высоты.

Зазвонил телефон.

Он резко выпрямился. Глаза метнулись сначала к мониторам, потом к телефону, стоявшему сбоку на полке и подключенному к отдельной линии. Телефоны, которыми пользовалась семья, в подвале не звонили. Кроме него, в дежурке никого не было, и он снял трубку. Звонили из другого мира, мира легенды.

Джонни коротко представился.

— Боже, это ты, сержант? Ты?

Голос принадлежал Саймону Роулингсу, но звучал непривычно — хрипло, напряженно, через силу.

— Что случилось?

— Чертова жизнь придавила, вот что случилось. Самому не верится. Разрешили сделать один звонок, и я звоню тебе. Был в клубе, играл в дартс. Ты меня знаешь, я не принимаю. После игры сажусь в машину, отъезжаю. Через сотню ярдов, я и повернуть не успел, останавливают. Проверяют на алкоголь — результат положительный. Если бы не это, ни за что бы не поверил. Объясняю, что, должно быть, кто-то чего-то подлил, а полицейский в ответ, мол, все так говорят. Я говорю, у вас что-то с прибором не так. Сержант отвечает, нет, с прибором все в порядке. В общем, ночь проведу здесь, так уж заведено. Хуже всего то, что теперь меня лишат прав на двенадцать месяцев. Я им объясняю, мол, ребята, без прав мне хоть в петлю лезь — разводят руками. Так что расскажи Боссу. Когда увидимся, не знаю, потому что Босс будет рвать и метать. Если…

Из трубки полетели короткие гудки.

ГЛАВА 3

9 апреля 2008

Виктор рассказал все Боссу.

— Нет, это невозможно, — покачала головой Эстер. — Такого не может быть.

Они лишь недавно вернулись с приема, и Виктор уже успел побывать в дежурке. Вечер прошел хорошо. Новая жизнь в Лондоне вообще складывалась для Иосифа Гольдмана успешно, его повсюду принимали, ему повсюду были рады. Он купил какую-то картину, переплатив за нее едва ли не вдвое, но зато, когда молоток упал в третий раз, получил богатую порцию аплодисментов. Многие поздравляли его, благодарили за щедрость; организаторы благотворительного фонда для страдающих от лейкемии, рака щитовидной железы и почечной недостаточности детей Чернобыля один за другим подходили, чтобы пожать ему руку; Эстер сияла от удовольствия. Потом вернулись домой. Дверь открыл Джонни. Выглядел он не лучшим образом, но Иосиф Гольдман ничего такого не заметил. Григорий с Виктором спустились в дежурку выпить кофе. Эстер, присев на подлокотник кресла, массировала мужу шею, когда Виктор вернулся с неприятной новостью.

— Не могу поверить, что Саймон сделал это. Невероятно.

О «невозможном» Виктор рассказал спокойным, лишенным каких-либо эмоций голосом. Коротко, четко — только факты. Ничто в словах Виктора не отражало его личного отношения к случившемуся. Вне контроля остались только глаза, в которых, не особенно таясь, застыло презрение к иностранцу, допущенному так близко к семье. Виктор не был человеком Гольдмана. Когда-то эти двое, Виктор и Михаил, работали в аппарате Комитета государственной безопасности в Перми и занимались политическими диссидентами. Потом они перешли в другой отдел и, уже работая с уголовной полицией и предлагая бизнесменам защиту от бандитов во время массовой распродажи государственной собственности, поняли, что оказались по другую сторону баррикад. Они ушли из КГБ, перебрались через баррикады — переступая, когда требовалось, через канавы, — и предложили свои услуги Ройвену Вайсбергу. Они придали бизнесу некий оттенок респектабельности, принесли с собой глубокое знание практической работы и разветвленную сеть контактов. Они остались вместе и тогда, когда Ройвен, устав от Перми, переехал со своим финансовым советником в Москву, но расстались, когда Гольдман перенес свой офис в Лондон, а Вайсберг обосновался в Берлине. В глубине души Гольдман знал — и эта уверенность оставалась непоколебимой, — что Виктор служит в первую очередь Вайсбергу, а уж потом ему. Ройвен жил в Берлине просто и скромно и иностранцев на работу не брал. Иосиф так жить не хотел и не мог.

— Не верю. — Эстер даже хлопнула себя раздраженно по колену. — Саймон не пьет. Это же смешно.

Что делать? Стоит ли придавать случившемуся значение? Так или иначе, нужно было принимать решение. Виктор вернулся из России с заманчивым предложением. Иосиф Гольдман рассмотрел его и передал Ройвену Вайсбергу. Лично он отверг бы такое предложение сходу, не раздумывая, но решение зависело не от него. Он до сих пор помнил, как удивился, когда ему сказали, что сделка получила одобрение, что товар выставлен на продажу и что уже есть договоренность о доставке. Проворачивать операции такого масштаба ему еще не приходилось, но и возражать Вайсбергу смелости не хватило. И вот теперь, когда дело шло к завершению, его доверенный водитель-британец оказался в камере полицейского участка по обвинению в пьянстве за рулем.

— Нужно что-то делать. Пригласить адвоката. Как-то вытащить Саймона. — Эстер развела руками, включив в этот широкий жест и мебель, и предметы искусства, и ковры, и шторы. — И зачем все это, если ты ничего не можешь предпринять?

В его глазах Эстер была прекрасна. Ею восхищались в любой компании, мужчины смотрели на нее с вожделением, она удовлетворяла его в постели и почти ничего не просила. Когда Эстер поднимала руки или откидывала голову, брильянты в кольцах, браслетах и ожерельях вспыхивали десятками огоньков. Он ни в чем ей не отказывал.

Иосиф Гольдман нахмурился. В Москве или Перми проблема решалась бы одним телефонным звонком милицейскому начальству. Но здесь был Лондон, и имя Ройвена Вайсберга здесь ничего не значило. Связаться с патроном незамедлительно, прямо сейчас, он не мог. Все удовольствие от прекрасно проведенного вечера испарилось из-за того, что чертов шофер напился и попал в полицию, а жена бросила вызов, поставив под сомнение его способности.

— Так ты будешь что-то делать?

Он поднялся, отодвинул ее, прошел к столику с телефоном, поднял трубку и набрал внутренний номер. Ощущение беспокойства, не покидавшее его последние дни — он постоянно видел перед собой одну и ту картину с двумя спешащими к месту обмена мужчинами, дожидающимся их покупателем и консультантом, приглашенным для проверки подлинности товара, — достигло той степени, когда хотелось лишь добраться до постели, уснуть и забыться. Услышав ответ, он попросил Виктора прислать наверх Джонни Кэррика. Ему нравился Саймон. Он даже доверял ему до определенной степени; в присутствии водителя в машине никогда не говорили о делах. Саймону очень хорошо платили, и Гольдман считал, что благодарность англичанина должна выражаться в самодисциплине.