Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма - Валентин Томберг

Любовь деятельна, где бы она ни была. Она — призвание каждого и не является ничьей прерогативой.

Таким образом, из сказанного очевидно, что священной магии должен предшествовать тот гнозис на основе мистического опыта, которому она, в свою очередь, необходимо следует. В этом заключается значение короны, венчающей голову Императрицы. Священная магия — это дитя мистицизма и гнозиса.

В противном случае магия попросту сводилась бы к практической реализации «теории оккультизма», оставаясь тем самым только персональной, в данном случае — узурпаторской. Священная же, или божественная магия есть практическая реализация мистического откровения. Господь открыл Петру, что именно должен был он сделать — внутренне и внешне — для исцеления Енея в Лидде. В этом эпизоде как раз указана последовательность действий в священной магии: вначале реальное соприкосновение с Божеством (мистицизм); затем восприятие и ассимиляция этого опыта сознанием (гнозис) и, наконец, практическая реализация воспринятого, — свершение того, что указано мистическим откровением как задача, которую надлежит выполнить,и как метод, которому надлежит следовать.

В персональной же, или узурпаторской магии порядок обратный. Здесь уже сам маг изучает теорию оккультизма и решает, когда и как применять ее на практике. Если, однако, при этом он следует советам опытного мага, то и принцип остается прежним: «что» и «как» в любой магической операции неизменно зависит от самой личности оператора.

Вот что говорит об этом Папюс:

«Главное отличие магии от науки оккультизма состоит в том, что первая является наукой практической, тогда как вторая есть прежде всего наука теоретическая. Поэтому желание заниматься магией, не зная оккультизма, равносильно желанию вести локомотив без предварительной теоретической подготовки. Результат нетрудно предвидеть. ...Магия, будучи практической наукой, требует предварительных теоретических знаний, — как, впрочем, и все практические науки» (102: р. 5).

И далее:

«Магия, как прикладная наука, ограничивает свое действие почти исключительно развитием отношений, существующих между человеком и Природой. Изучение отношений между человеком и высшей сферой, сферой божественной, во всех их разнообразных проявлениях, относится скорее к чародейству, нежели к магии» (102: pp.4—5,142).

Вот, пожалуй, исчерпывающая характеристика того, что мы назвали «деспотичной», или «персональной магией». Магия подобного рода не имеет доступа к той сфере, которая выше человека, — сфере божественного, — в ней, как и во всех иных практических науках, единственным хозяином является человек.

«Как правило, главным руководителем во всяком действии является человеческая водя; средством этого действия, его инструментом является астральный или природный флюид; а целью, которой надлежит достигнуть, является осуществление (обычно в физическом плане) предпринятого действия» (100: р. 69). «...Что же касается церемониальной магии и натурализма, то они заслуживают разве лишь осуждения как за бесполезность, так и за таящиеся в них грозные опасности, а главным образом — за состояние души, которое они предполагают... В сущности, под наименованием «церемониальная магия» понимается действие, в котором активно участвуют ТОЛЬКО человеческая воля и разум, без божественного содействия» (101: pp. 430-431).

«Грозные опасности», подстерегающие в деспотической, или персональной магии, описаны всеми, кто прибегал к ней или на себе испытал ее воздействие. В том, что деспотическая, или персональная магия чрезвычайно опасна, не остается сомнений после категорических высказываний Корнелия Агриппы («Об оккультной философии», том III), Элифаса Леви («Учение и ритуал высшей магии») и Папюса.

Напротив: священная, или божественная магия в худшем случае может вследствие какой-либо ошибки оказаться неэффективной, но она не таит в себе никакой опасности.

Прежде чем завершить здесь тему извращенной магии и того, чем она грозит, я хотел бы привести суждение Жана Эрбера в его предисловии к французскому изданию книги Артура Авалона «Змеиная сила». Эрбер предостерегает читателя против искушения применить на практике тантрический метод, имеющий целью, пробудив описываемую Авалоном «змеиную силу» (кундалини), поднять ее затем до макушки (сахасрары):

«Предпринявший такую попытку без руководства опытного учителя (которое на Западе почти исключено) окажется примерно в положении ребенка, которому позволили играть со всеми лекарствами в аптечке, или будет напоминать человека, разгуливающего с зажженным факелом по пороховому складу. Неизлечимые болезни сердца, медленное разрушение спинного мозга, сексуальные расстройства и помешательство ожидают тех, кто на это отважится».

Вот букет «цветов зла», уготованный начинающему без руководства опытного или под руководством неопытного наставника.

Однако вернемся к священной магии. Мы дали характеристику ее «короне», т.е. божественной легитимности — санкции свыше; теперь рассмотрим ее «скипетр», — ее могущество, ее власть.

Скипетр Императрицы состоит из трех частей: креста, державы и жезла, увенчанного небольшой чашей или полусферой. В верхней своей части, увенчанной шаром державы с укрепленным на ней крестом, жезл шире. чем в нижней, — той, где его держит Императрица. Шар разделен пополам поясом, или «экваториальной зоной». Таким образом, можно сказать, что он образован двумя чашами, из которых одна, поддерживающая крест, расположена дном вверх и обращена вниз; другая же дном опирается на жезл и открыта кверху.

Так вот, соединение чаши, увенчанной крестом, и чаши, укрепленной на жезле, что и составляет скипетр Императрицы, является символическим выражением метода реализации потенциальных возможностей, символизируемых короной. Это союз двух волеизъявлений, который потенциален в короне и актуализирован в скипетре. Чаша, увенчанная крестом и обращенная вниз, есть символ божественной воли, тогда как чаша, укрепленная на жезле и обращенная кверху, символизирует волю человеческую. Их действенный союз и есть скипетр — символ могущества и орудие священной магии. Это могущество является следствием исходящего от креста потока, который изливается из верхней чаши в нижнюю, а оттуда устремляется вдоль жезла, сгущаясь на его нижнем конце в виде «желудя», или капли. Иными словами: изливаемая свыше Священная Кровь скапливается в дольнем и становится «каплей» крови человеческой — по слову и деянию человека.

Здесь, я уверен, вы скажете: «Да ведь это Святой Грааль! Вы говорите о таинстве Евхаристии!»

Да, именно так. Именно здесь — источник могущества священной магии. Это могущество, в конечном счете, есть не что иное, как могущество двойной праведности — т. е. (в этимологическом смысле слова) искренности как таковой, — праведности божественной и праведности человеческой, когда они скреплены человеческим словом или деянием. Ибо ни одно слово или деяние не является истинно праведным, если оно не более чем рассудочно, а если оно только рассудочно, тогда нет и притока животворной крови. Чем больше искренности в человеческом слове или деянии, тем большей животворной силой обладает кровь. Когда такое случается, — и перед этим сами Ангелы склоняются в благоговении, — когда человеческое желание согласуется с божественной волей, тогда Святая Кровь соединяется с животворной силой крови человеческой, и вновь повторяется Таинство Богочеловека, неизменно являющее Его чудесное могущество. Это и есть могущество священной магии: ее скипетр.

Дорогой неизвестный друг, не подумайте, что я увлекся собственными домыслами, начитавшись книг о Святом Граале и мистико-теологическик трактатов о таинстве Евхаристии. Нет, я никогда не отважился бы говорить о таинстве крови как источнике священной магии, — даже если бы «знал» все это, — если бы однажды не оказался в часовне Святой Крови в Брюгге, которую позже неоднократно вновь посещал. Именно там я получил тревожное осознание реальности Святой Крови Богочеловека. Именно это сознание, сопровождаемое полным обновлением души, — да что я говорю? — не только обновлением, но даже воспарением ее в том смысле, в каком подействовали на Енея исцеляющие слова Св. Петра: «Встань с постели твоей!» — именно этот приобретенный мною опыт, говорю я, открыл мне таинство Святой Крови как источник могущества священной магии. Я не хотел бы, чтобы значение того, о чем я пишу, умалялось его личностным характером. Я безымянный автор — к моему удовлетворению, ибо это-то и дает мне возможность быть более откровенным и искренним, чем это обычно дозволено автору.