Право на творчество. Судьбы художниц Российской империи - Надежда Дёмкина

тиран, то нежный загадочный образ средневековой женщины. Предметы эти казались мне живыми, одухотворенными. Я преклонялась перед ними, чувствуя к ним глубокое уважение.

А мастера? Кто были эти люди? Что создало их? Что побуждало их дойти до такого совершенства в понимании искусства? До таких идеалов? Что будило их фантазию, вдохновляло их, что чувствовали они, так вдохновенно творя?

Часто я уходила грустная, с болью в сердце, стыдно признаться — завидуя… Зачем они, эти мастера, уже успели сказать то, что, кажется, жило во мне? Словами я не могла бы выразить, что именно я хотела делать, к чему принадлежать, но терзалась желанием вылиться во что-нибудь подобное»[31] — так Тенишева в воспоминаниях описывала свои чувства.

Потом были годы изучения искусства, рисование в различных школах, знакомства и общение с художниками. При этом княгиня коллекционировала произведения искусства, в том числе старинные предметы с эмалями. Держать в руках вещи, созданные теми самыми мастерами, стараться разгадать их секреты, экспериментировать над химическими составами, искать старинные книги с рецептами красок — о, это не могло наскучить!

Художница замечталась, вспоминая свою уникальную коллекцию — она осталась в России, в созданном ею музее и у друзей; вывозить предметы Тенишева не решилась, хотя теперь в непонятной ей советской стране судьба их была неясна. В отличие от многих уехавших из империи, княгиня не жила надеждами на возвращение прежней, дореволюционной жизни — слишком смутно и зыбко было все в новой реальности. Но она была человеком, который, несмотря на аристократическое происхождение, всегда твердо стоит на земле.

Можно бесконечно сожалеть о прошлом. Вспоминать, как в ее доме в Талашкине за одним столом сходились художники Василий Поленов и Александр Бенуа, Сергей Малютин и Виктор Васнецов, композитор Игорь Стравинский и скульптор Паоло Трубецкой. Сокрушаться, что они с Николаем Рерихом так и не успели достроить во Флёнове храм Святого Духа. Перебирать, кто из мастеров писал ее портреты в роскошном особняке на Английской набережной в Петербурге. Сожалеть о пятничных посиделках со студентами, учившимися в ее рисовальной школе, где преподавал Илья Репин. Или исходить ядом оттого, что родня мужа после его смерти сделала всё, чтобы лишить ее наследства, и отомстила за их отношения, которые родные князя так и не признали, несмотря на 11 лет законного брака. Бог им судья! Богатство еще никому не принесло счастья.

Главное, она успела многое сделать до того, как все начало рушиться. В 1905 году, когда уже гремела первая русская революция, достроила и открыла музей «Русская старина» в Смоленске. Богатейшая коллекция народного искусства, которой восхищалась вся Европа, нашла себе дом в родных краях. Вещи из мастерских в Талашкине, где почти 2000 человек из 50 деревень вырезали, ткали, вышивали, делали керамику, успели не только завоевать Москву, но и получить медали на международных выставках. Оркестр балалаечников выступал в талашкинском театре, который расширили до 200 мест, а балалайки для музыкантов расписали Малютин, Билибин и другие художники — уникальные инструменты показали на Всемирной выставке в Париже. Да всего и не перечислишь. Радости для Марии затмевали обиды.

Сегодня она живет здесь, недалеко от французской столицы, в городке Вокрессоне. Слава Богу, у нее есть дом, есть преданные друзья, есть возможность заниматься любимым делом — это ли не счастье?

Ей повезло: Париж был для нее не чужим городом и в эмиграцию она приехала хоть и с тяжелым сердцем, как все остальные, но не на пустое место, как многие. Сколько она провела здесь выставок, с каким триумфом показывала тут любимое ею русское народное искусство, а потом и свои эмали, как много сил вложила вместе с мужем в устройство кустарного павильона для Всемирной выставки — и даже получила награду от Французского государства. Конечно, она была здесь не чужой, но все же…

«Как там моя эмаль? По часам вроде бы рановато вынимать, но голос внутри говорит: „Пора“. Обжиг — такой процесс, где без интуиции не обойтись, многое основано на чувствах, хотя и на опыте, конечно. Если передержать изделие в печи, оно может потрескаться, и вся работа пойдет прахом — начинай сначала. Немало таких неудач пришлось пережить, прежде чем накопился свой багаж». Тенишева открыла дверцу, быстро и ловко вынула поднос и выложила заготовку на подставку для остывания. Работать с эмалями она начала, еще когда жила в Смоленске. Постепенно, год за годом, ей удалось выработать несколько сотен оттенков красок эмалей — старые мастера хранили секреты, и рецептур от них почти не осталось. Теперь, обладая такой палитрой, художница могла творить свободно.

В 1916 году, уже уехав из Смоленска, где она отдала свой дом под лазарет для раненых и оборудовала его даже рентгеновским кабинетом, художница решила окончить диссертацию «Эмаль и инкрустация» и защитила ее в Археологическом институте с золотой медалью. К сожалению, тогда ее не удалось напечатать — началась уже полная неразбериха.

В мастерскую к Тенишевой заглядывает Киту: беспокоится, что княгиня заработалась, зовет выпить чаю. И в счастливые, и в самые тяжелые времена — когда Мария уходила от первого мужа и жила без паспорта и без денег, и сейчас, когда она осталась вдовой и лишилась былого богатства, — Киту всегда была рядом и всегда поддерживала. Родное Талашкино было имением Киту, Екатерины Святополк-Четвертинской, и, приобретенное потом у нее Тенишевым, было записано на имя Марии. По сути, они вдвоем были там хозяйками и всё устраивали вместе.

— Да-да, Киту, иду, иду — вот только гляну, как эмаль остынет, получился ли цвет.

«Мне не хватало дня, я проводила за работой по 8–10 часов, не сходя с места, увлекаясь делом и не чувствуя утомления. Все меня радовало, все доставляло удовольствие — и моя мастерская, и уютная домашняя обстановка. И только где-то глубоко в душе какая-то тупая боль напоминала о далекой родине, переживающей тяжелую болезнь»[32].

Мария прошла в свою комнату, где они с Киту попытались воссоздать атмосферу любимого Талашкина. Там стояла резная мебель работы талашкинских мастеров, по стенам висели крестьянские вышивки вперемешку с фотографиями родных, акварелями и эскизами (Малютин, Поленов, Якунчикова, Врубель, Коровин), эмали в шкафчиках, домотканые кружева… Друзья, бывая здесь, называли ее новый дом малым Талашкиным, но, конечно, это были просто слова. Тенишева знала: прошлое не воскресить и смотреть можно только вперед. Сколько выпало на ее жизнь испытаний — никто не мог понять, кроме разве что Киту…

Страницы воспоминаний Марии Пятковской (девичья фамилия Тенишевой) о детстве нельзя читать без слез: девочка была рождена вне