Право на творчество. Судьбы художниц Российской империи - Надежда Дёмкина

Тенишеву, которая покупает «одеяло в рубель» — так ее обсмеяли за покупку полотна тогда еще не понятого художника Михаила Врубеля). Да и многие из тех, кому она год за годом помогала, потом не упустили возможности ее поругать: вот, мол, помогала, но недостаточно — так пишет в воспоминаниях Александр Бенуа, досадует на нее Илья Репин, недоволен Сергей Дягилев и т. д.

Мария Тенишева, книга «Эмаль и инкрустация». Прага, 1930

Первое издание. В иллюстрированной издательской обложке работы И. Я. Билибина. Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург

Вот какие строки о женщинах в искусстве оставила Тенишева во «Впечатлениях о моей жизни», написанных уже на склоне лет в эмиграции: «Чтобы женщине пробить себе дорогу, нужны или совершенно исключительные счастливые условия, или же ряд унижений, компромиссов со своей совестью, своим женским достоинством. Через что только не приходится проходить женщине, избравшей артистическую карьеру, хотя бы одаренной и крупным, выдающимся талантом? Как бы талантлива она ни была, всегда она будет позади посредственного художника, и всегда предпочтут дать заказ третьестепенному художнику, чем женщине с явным и ярким талантом: как-то неловко… Ее, может быть, даже будут хвалить в газетах, будут говорить о ней и признавать в художественном мире, но поручить ей ответственную работу никто не решится, ее постараются дружными, сплоченными усилиями никуда не пропустить. Сколько таких примеров я видела в жизни!»[38]

В 1919 году она уехала из России. В эмиграции, несмотря на уже довольно преклонный возраст, продолжала работать как художница, делала эмали на продажу. И, прощаясь со сделанным в России, в родном Талашкине, подводила итог жизни:

«Долго я урезонивала самое себя, долго болела душою, но наконец, после многих бессонных ночей и сильной внутренней борьбы, я сказала себе, что храмы, музеи, памятники строятся не для современников, которые большей частью их не понимают. Они строятся для будущих поколений, для их развития и пользы. Нужно отбросить личную вражду, обиды, вообще всякую личную точку зрения, все это сметется со смертью моих врагов и моей. Останется созданное на пользу и служению юношеству, следующим поколениям и родине. Я ведь всегда любила ее, любила детей и работала, как умела»[39].

Историко-архитектурный комплекс «Теремок», поселок Флёново Смоленского района

Фото: Borisb17 / Shutterstock

Так и вышло. Стоит музей в Смоленске. Стоят храм во Флёнове и усадьба в Талашкине. В Смоленске, в самом центре, — улица Тенишевой. Княгиня скончалась в 1928 году. Подруга Святополк-Четвертинская писала в память о ней: «Потеряв состояние, здоровье, удаленная от всего того, что она оставила в своей стране, она с великим мужеством сносила все лишения и работала сверх сил. Могу сказать, что, проживши на этом свете много лет, я видела много богатств, употребленных на всякие прихоти, которым я не сочувствовала, но лучшего употребления своего состояния, как княгиней М. К., так и князем В. Н. Тенишевым, я не встречала…[40]»

Литература

Гуренович М. А. Школа-студия княгини М. К. Тенишевой. К вопросу организации художественного образования в Петербурге в конце XIX–XX в. // Институт им. И. Е. Репина: Научные труды. Вопросы художественного образования. — СПб., 2020. Вып. 54. — С. 32–51.

Княгиня Мария Тенишева в зеркале Серебряного века. Каталог выставки Государственного исторического музея. — М., 2008.

Озер Дж. Мир эмалей княгини Тенишевой. — М., 2004.

Прибульская Г. И. Репин в Петербурге. — Л.: Лениздат, 1970.

Репин И. Е. Письма. Письма к художникам и художественным деятелям. — М.: Искусство, 1952.

Тенишева М. К. Впечатления о моей жизни. — Л.: Искусство, 1991.

Тенишева М. Эмали и инкрустация. — Прага, 1930.

Твердой рукой:

Анна Остроумова-Лебедева (1871–1955)

Анна Остроумова-Лебедева за работой. 1930-е

Фотобумага матовая, фотопечать. Государственный музей истории Санкт-Петербурга

«Ильи Ефимовича нет-с! Извините, барышня».

Дверь захлопнулась прямо перед ее носом. Стоя на узенькой служебной лестнице Императорской Академии художеств с папкой рисунков наперевес, Аня продолжала слышать из-за закрытой двери голоса сокурсников и рокочущий бас Репина. Его нет. Понятно. Для нее — его нет дома… Так что же — всё зря? Поступление в Академию, всего во втором наборе студенток, годы учебы в мастерской у Репина, месяцы обучения во Франции — все пропало? И теперь из-за какого-то нелепого недопонимания она не сможет защитить диплом и выпуститься?

Почувствовав, что ноги в коленях слабеют, Аня присела на подоконник. Вот, значит, как бывает. Перед ней пронеслись события прошлой осени, как будто это было вчера. Вот Репин провожает ее на учебу в Париж: «Вы разберетесь там во всем, уверен. Главное, не оставляйте живопись. Знаю я женщин — выйдут замуж и забывают об искусстве. Прошу вас серьезно: не забывайте живопись!»

Вот родители прощаются с ней на Варшавском вокзале. Роскошный поезд «Норд-экспресс» домчал до Берлина, пересадка — и перед ней, как красавица на холсте, раскинулся Париж. О Париж! Серебристо-серый камень, изысканные витрины магазинов, огни театров и кафе, но главное — музеи, галереи, бесконечные лавки с эстампами и гравюрами, выставки и академии, куда может прийти каждый — и каждая.

Никогда еще она не чувствовала себя такой свободной! Снимая дешевенькую квартирку напополам с подругой, занимаясь с утра до вечера рисунком и живописью, бегая из одной студии в другую, из одного музея в другой по зимнему, звонкому от мороза городу, Анна была невероятно счастлива. Наконец-то она вновь ощутила вкус к жизни и вкус к живописи.

Предыдущий год в петербургской Академии художеств дался ей очень трудно, она чувствовала себя словно в ловушке. Когда-то девушка бредила поступлением в Академию, а теперь ее преследовало ощущение разочарования. То, что мечталось выразить на холсте, никак не давалось, чего-то не хватало — чего-то, что не смог ей дать Репин, а тем более не могли другие профессора, гораздо более консервативные.

Репин — прекрасный живописец. Все они, студенты и студентки, затаив дыхание, следили, как Илья Ефимович брал в руки кисти и творил волшебство. Он виртуозно работал сам, но, увы, преподавателем был неровным. Хвалил сегодня то, за что вчера ругал, а главное — не мог объяснить основы технического мастерства для тех, кто не был так же, как он, подкован в живописи. Анна возносилась в небеса, когда Репин был благосклонен, но стоило ей попробовать начать собственную работу, как она тонула в мелочах, так и не добираясь до сути, и бросала начатые холсты. Дошло до того, что стала даже задумываться — не покончить ли с рисованием навсегда.

Навсегда. Глухое, как могильный камень, слово. Казалось, то, о чем она мечтала с самого детства, забравшись с