Годзюон - Нина Гладкова

невинные нарушения правил. Полчаса невинности обходятся в пятнадцать тысяч йен. Это минимальный штраф. Так что новогодняя японская щедрость впечатляет.

С приходом Козерога в Токио становится светло, ветрено и очень холодно. Несколько минут пешком вдоль Намики-дори и тонкие подошвы ботинок промерзают насквозь. Хочется горячего чая. А чаем сегодня не пахнет. Пахнет... сероводородом.

Стулья уличных кафе перевёрнуты и гроздьями составлены друг на друга. Wako, Coach, Hermes, Shiseido, Mikimoto — всё закрыто, зарешечено, задёрнуто гофрой или жалюзи. В железных жалюзи свистит ветер.

Слабый звон ветра порождал странные ощущения. Длинные улицы Гиндзы представлялись мне опустевшими, сухими шкурками старой змеиной кожи. И ещё ветер гнал по Намики газеты. Сначала я не придала этому значения. Но я шла, и их становилось больше. И что это? Мусор?! Повсюду, вдоль Намики и в переулках носились клочки газет, пластиковая посуда, окурки, объедки.

В Токио принято выставлять мусор в больших мешках в определенных местах сбора. Оттуда их ежедневно забирает мусорная машина Но эти места известны не только мусорщикам. Токийские вороны, огромные черные птицы с большим и сильным клювом, тоже хорошо знают эти места. Вороний клюв легко пробивает любые мешки. Когда вороны атакуют неубранный мусор, то в поисках съедобных кусков раскидывают всё. Ветер довершает картину вороньего пира. Я шла, встречая повсюду горки и горы мусора. Местами было просто опасно передвигаться в белых брюках. На ступеньках бутика Harrods, где на днях я покупала невесомый голубой свитер, с аппетитом завтракал бомж. Рядом лужи застывшей блевотины. Боже мой! Только один раз не убрать мусор! Только один раз не вымыть тротуар перед лавкой! Один день, полдня, мгновение, и лаковая Гиндза обращается

ХАДЗИМЕ

Прогулка по ночному Амстердаму. Вдвоем. И хотя мы только что оставили теплую гостиничную кровать тюлип-отеля, мы не могли расплести руки, не могли оторваться друг от друга на мгновение, Так бывает в начале, начале любви. В ту ночь Амстердам был абсолютно пустой. Пустой и совершенно мокрый. Вдруг он остановился и сказал:

- Японский плакат, во всяком случае надпись.

Я бы никогда не заметила эту афишу. Она было прикреплена к стене маленького автобусного павильона. Подойдя ближе к афише, он указал на самый крупный иероглиф:

- Так японцы обозначают начало, хадзиме. Слева женщина, справа — кровать. Женщина и кровать. Вместе — начало.

Японский образ начала, беспредельная глубина символа, чрезвычайно взволновали меня, как волнуют внезапные инсайты, озарения, неожиданные прикосновения к тайнам. Ночь, влажный незнакомый город, древний знак иероглифа на стене, его слова, сложились в ощущение, в интуитивную догадку о природе сердца японской земли. И еще я вспомнила, что давно, давным-давно уже знаю о том, какое у Японии сердце. Знаю с одиннадцати лет.

«Японский» день живо зашевелился в недрах памяти. Мне одиннадцать. Я проснулась от незнакомых ощущений в теле. Ночное белье было мокрым. Обычно я очень мало потею. Я решила, что простудилась, гуляя под дождем с одноклассником. Была глубокая ночь, через незакры-

БИДЗИН

Японское слово, обозначающее необыкновенно красивую женщину. В оглавлении «бидзин» стоит напротив слога «хи». Здесь нет ошибки. Каждый слог азбуки может озвончаться и оглушаться, то есть «хи» может быть «би» или «пи».

Когда я вижу некоторых японских женщин, то с восторгом думаю, как это может быть красиво. Быть женщиной.

Эта была очень красивой. Лет тридцать пять или немного больше. В Японии «немного больше» длится очень долго. Влажный морской бриз разглаживает морщины японских женщин, останавливая время на их лицах. Очень хорошо одета. В токийских электричках можно увидеть всю моду мира и почти все японские общественные слои. Это оттого, что для передвижения по Токио не всегда удобны личные авто.

Одета по-летнему. Дорогое шелковое платье с мелким рисунком, тонкое, почти прозрачное, открытые Gucci на голых, ухоженных ножках. Апрельское солнце старается греть по-летнему. Если бы не тот самый морской ветерок! По-апрельски зябкий. Он подует резко, и женщина прячет плечи под молочной кашемировой шалью. В Японии, да и вообще в Азии, в мегаполисах, очень модно быть легко одетой в любой сезон. Зимой в пуховичке по фигуре или затянувшись в тонкую кожу, но в босоножках, с ярким педикюром на голых ступнях. Девочки школьного возраста ходят голоногими круглый год.

Японская красавица огляделась в поиске свободного места. Села напротив. Тот самый японский нос! Японский нос с японских гравюр, ког-

да тонкая переносица плавно переходит в «сахарную каплю», проседающую ниже сильно выраженных ноздрей. Почему «сахарная капля»? Когда капает вода, то капля не тянется. Поэтому капли воды почти круглые. Правильный сахарный сироп для заливки свежих ягод чуть-чуть тянется. Получается узкая, ленивая капля — лучший японский нос. Линия носа, ноздрей, получается» мягкой, но очень яркой. У женщин других народов азиатского мира такого носа не бывает.

Эта японка была восхитительно белокожая. Причём, естественно белокожая, то есть с головы до ног. Белолицых женщин в Японии море, а белокожих — капля. Лицо красавицы обрамлялось ровным каре до плеч. Для японских волос каре — уникальная находка. Эта прическа требует густоты и тяжести, а чёрный цвет только подчеркивает ровный свежий срез. Чаще всего японки и японцы подстригают концы волос лесенкой и всеми силами избавляются от чёрного цвета. В результате чего волосы приобретают самые немыслимые оттенки, а концы начинают неопрятно торчать. Но таково слово нынешней моды на острове — чтобы волосы выглядели космически первобытно.

В причёске моей красавицы этой первобытности не было совсем. Её каре было ровнёхонькое, а чёрный цвет волос, настоящим, японским чёрным цветом. Нынешние японки, если и не меняют цвет волос кардинально, то в своём стремлении слиться с миром, стараются утеплить, окраснить его. Получается чёрный, лоснящийся на солнце горячей медью. Мне кажется, что лучший, именно японский чёрный цвет волос, это чёрно-серый, как Япония в серой дымке дождя, как чернила для каллиграфии.

Женщина подняла глаза. Взгляд Будды. Словно до тридцати пяти страсти жизни обошли её стороной. Мне стало грустно — никто, ни один мужчина не смог растормошить, оживить её. Но, может быть, такие женщины созданы не для мужчин...