Его тыквенный пирожок (ЛП) - Райли Алекса

— Я ведь собирался разбудить тебя вот так... но не удержался, — произносит он, и прежде чем я успеваю что-либо сказать, его губы накрывают меня. Два его пальца проникают внутрь, вызывая во мне волну напряжения. Он словно хочет, чтобы каждая капля его любви осталась внутри. От одной этой мысли и от ритма его языка я снова достигаю пика. На этот раз я сама прикрываю рот рукой, сдерживая крик. Это быстро, ярко и... совершенно.

Он целует внутреннюю сторону моих бёдер, прежде чем подняться — обнажённый, желанный, всё ещё возбуждённый. Я почти жадно тянусь к нему, как вдруг…/

— Что ты делаешь? Почему дверь заперта?! — раздаётся голос за дверью.

Я в панике вскрикиваю и вскочив с кровати, шепчу Миллеру:

— Быстро, одевайся!

Он, ухмыляясь, натягивает боксёры.

— Я одеваюсь! — кричу в ответ, изо всех сил стараясь звучать естественно.

— Серьёзно?.. — недовольно бурчит сестра, снова пробуя дверь.

— В шкаф, — командую я Миллеру, толкая его к гардеробной.

— Прятаться? В шкафу? — смеётся он, но, увидев моё лицо, уступает.

— Ради меня? — умоляю я его, и выражение его лица смягчается.

— Ради тебя, — соглашается он, целует меня в нос и скрывается. Я затягиваю халат и открываю дверь.

— Я сейчас спущусь, — говорю, и она, прищурившись, смотрит на меня:

— Папа его убьёт. В комнате пахнет сексом.

Я хочу осадить её, но вспоминаю, как она застукала своего бывшего с другой. Просто прошу:

— Отвлеки их.

— Хорошо... но ты моешь посуду, — бурчит она и уходит.

Я открываю гардероб.

— И что теперь? — с озорством спрашивает Миллер.

— Вылезай в окно. Как в кино.

Он смеётся, но подчиняется.

— Я должен забрать Фроста. Придётся тащить его за уши.

Он целует меня, и, словно герой из романтической комедии, исчезает за окном.

— Я люблю тебя, — шепчу я вслед, улыбаясь как девочка.

Я закрываю окно, быстро привожу себя в порядок и спускаюсь. Родители, к счастью, ничего не подозревают, а Куки держит наш секрет.

Мы смеёмся, готовим, и утро проносится незаметно. Когда раздаётся звонок, я почти бегу к двери.

Там стоит Фрост — скучающий, как всегда. А рядом — мой мужчина, сияющий улыбкой. Он целует меня, и я понимаю, как сильно скучала.

Отец прочищает горло, и я отстраняюсь.

— Почему бы тебе не предложить Фросту выпить, а мы с Миллером побеседуем на веранде? — говорит он.

— Конечно, — отвечаю спокойно. Я знаю: Миллер за меня, и отец это поймёт.

Я веду Фроста в гостиную.

— Что-нибудь выпить? — спрашиваю.

— Водку.

— Ла-а-адно... Думаю, найдётся.

Я достаю бутылку и прошу Куки отнести. Пусть они встретятся с глазу на глаз. Она понимает мой замысел, но молча соглашается.

Отец с Миллером возвращаются — улыбаются. Я бросаюсь обнимать своего русского. Он целует мою макушку и спрашивает:

— Я чувствую pelmeni?

— Надеюсь, приготовила правильно.

— Ты прекрасна, krasota.

Мы накрываем на стол, и тут входит Фрост. Он не сводит глаз с Куки. Она делает вид, что его не замечает, и, похоже, это действует ему на нервы.

Мы зовём всех к столу. Миллер вдруг встаёт, обходит стол и опускается на одно колено. Я замираю. Глаза наполняются слезами.

— Ты — лучшее, что случилось со мной, Пампкин. Выйдешь за меня?

Я смеюсь сквозь слёзы. Конечно, выйду. Он надевает кольцо, и мы целуемся. День Благодарения стал идеальным.

Позже, наблюдая, как Фрост тайком смотрит на Куки, я думаю — а вдруг и Рождество будет таким же?

Эпилог

Миллер

Шестнадцать лет спустя…

— Перестань подглядывать в окно, — шепчет Пампкин, мягко обвивая меня за талию.

— Я всего лишь проверяю розы, — бурчу я, отводя занавеску. Её смех — как тёплый ветер в июньское утро.

Я поворачиваюсь и бережно приподнимаю её подбородок.

— А чего ты ожидала? Наша дочь с мальчиком. Мне это не даёт покоя.

— Она просто с другом, — отвечает она с мягкой усмешкой. Но я вижу — она знает больше и предпочитает молчать. Может, это и к лучшему. Потому что, если у Натали действительно появился парень, я найду способ преподать ему урок.

Рёв двигателя привлекает моё внимание. Перед домом останавливается машина. Мальчишка выходит, открывает дверь, помогая Натали выйти. Вежливость? Показная.

— У него хорошие манеры, — замечает Пампкин.

— Он слишком мелкий.

— Ему шестнадцать.

— Тем более.

Я делаю шаг к двери, но Пампкин мягко останавливает меня, проводя ладонями по моей груди. Она знает, как усмирить зверя.

— Миллер, я уже поговорила с его родителями. Всё под контролем. Пусть они попрощаются.

Я вздыхаю, нехотя уступая. Жду. Через минуту Натали входит в дом, её щёки пылают, как маки на ветру.

— Что ты там делала? — рычу я, но Пампкин встаёт между нами.

— Как фильм, солнышко? Хорошо провели время?

— Да! Было весело, и Дрейк купил мне попкорн и закуски.

— А помада? Откуда на губах?

— Тётя Куки, — бросает Натали через плечо, проходя мимо.

— Куки... — имя звучит как проклятие.

Я выхожу на террасу, где она возится с собакой.

— Ты дала моей дочери косметику?!

— Ага. Это за то, что ты дал Микелю презервативы!

— Он мальчик! Это другое!

Я захлопываю дверь. Смех Куки бьёт по нервам.

Вернувшись, встречаю Пампкин.

— Всё ещё ворчишь? — спрашивает она, касаясь моей щеки.

— Да. Я хочу, чтобы Натали снова была малышкой. Чтобы прыгала ко мне на колени и щебетала про сказки. А теперь она взрослеет... и уходит.

— Надо было завести ещё детей, — тихо произносит она.

— Nyet. — Моя улыбка гаснет.

Я чуть не потерял её во время родов. Врачи спасли ей жизнь, но ценой того, что она больше не сможет рожать. Я сделал выбор. Нам досталась Натали — живая, здоровая. И Пампкин осталась со мной. Больше мне ничего не нужно.

— Где она?

— Ушла за косметикой, — отвечает Пампкин, подмигивая.

— Ты дразнишь меня, женщина.

— Da, — с хитринкой отвечает она.

Я обнимаю её, крепко, с жаждой, что за шестнадцать лет не ослабла ни на йоту.

— Ты хочешь, чтобы я тебя наказал?

— Da, — её голос становится шелестом желания.

Я поднимаю её, и она обвивает меня ногами. Мы смеёмся. Её платье скользит вверх, обнажая изгибы, которые я знаю наизусть, но от которых каждый раз захватывает дух.

— Ты же знаешь, что происходит, когда ты говоришь по-русски…

— Очень хорошо знаю.

Она взвизгивает, когда я шлёпаю её по попе и несу в спальню.

— Ты отвлекаешь меня от злости... но я не против. Потому что знаю, куда всё ведёт. К тому, что моё лицо окажется там, где мне и хочется быть.

— Мне повезло, — смеётся она.

— Ложись. Раздвинь ноги. Я начну с того, чем хочу закончить.

Она поднимает платье, и я забираюсь к ней на кровать. Когда я сдвигаю ее трусики в сторону, я потираюсь носом между ее складочками и вдыхаю ее запах, прежде чем проделать тот же путь языком и пососать ее клитор. Она теплая, влажная и такая нуждающаяся. Она кладет руку мне на затылок и удерживает меня там, пока я наслаждаюсь ее киской.

Чем дольше мы вместе, тем больше она требует своего удовлетворения, и я жажду этого. Когда она говорит мне, что хочет мой член, я стою по стойке смирно и жду, чтобы доставить ей удовольствие. Когда она говорит мне, что ей нужен мой рот, я падаю на колени. Она моя королева и мой свет, и нет ничего, чего бы я не сделал, чтобы она была счастлива.

— Внутри меня, — говорит она, отталкивая меня от своей киски.

Я вхожу в нее долгим, сильным толчком, и мы оба стонем от соединения. Прошло шестнадцать лет, а каждый раз, когда мы соединяемся, это по-прежнему прекрасно.

— Я люблю тебя, — шепчет она, притягивая меня ближе.

— И я люблю тебя, krasota, — говорю я ей, накрывая ее тело своим, и мы занимаемся любовью.