Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

с хутора Тобзин, который случайно проезжал мимо, Стася давно бы встретилась с отцом на небесах.

Но это только то, что произошло буквально на днях… Так сказать, нам видна лишь поверхность айсберга, основная масса которого находится в глубине ледяной воды, — заговорил вдруг непонятными аллегориями, как видно, сильно начитанный начальник милиции. — А там и убийство продавца хозмага, и опять-таки изнасилование юной школьницы, и налет на кассу, и убийство с особой жестокостью директора пищекомбината, и поджог школы… Много чего нам предстоит расследовать… А уж о том, чтобы с вашей помощью создать новый уголовный розыск и наладить его работу, даже говорить не буду… У меня всего сотрудников двенадцать человек. Как у Иисуса Христа было двенадцать апостолов, — немного помолчав, сказал он с кривой усмешкой. — Ну так что, чаю хотите?

— Уголовные дела? — осторожно спросил Еременко, в душе опасаясь, что кроме этих слов да пары листов с протоколами осмотра мест преступления ждать им ничего больше не приходится, раз местная милиция не справляется со своими законными обязанностями, когда в округе орудуют банды с таким размахом.

— О-о, этого добра хватает, — горделиво ответил Эдгарс Лацис, повернулся всем корпусом влево и со значительным видом постучал узкой ладонью сбоку по высокому зеленому сейфу, скрытому тюлевой занавеской. — И даже… пополняется… с каждым прожитым днем.

По глухому звуку металла опытные оперативники тотчас на слух определили надежность и наполненность массивного сейфа и, не сдержавшись, все разом удивленно присвистнули.

Внезапно на столе резко затрезвонил телефон. Его оглушающе пронзительный звонок был настолько чудовищен по тональности, что непривычные к такому звуку оперативники от неожиданности вздрогнули.

— Твою мать, — вполголоса буркнул Орлов, становясь румяным от стыда.

Еременко покосился на него, но промолчал, стараясь сдержать улыбку, невольно вызванную его растерянным видом.

Лацис неторопливым движением протянул руку, плотно приложил эбонитовую трубку к уху. Хмуро поглядывая поверх очков на сидевших за столом новых сотрудников, он терпеливо выслушал неразборчивый из-за помех на линии женский потерянный голос, доносившийся с того конца провода, то и дело переходящий на душераздирающий крик.

— Я понял, — спокойно ответил он, катая по-над скулами тугие комки желваков. — Сейчас приедем.

Лацис положил трубку на телефонный аппарат, резко поднялся. Привычным движением зачесал растопыренными пальцами светлые волосы на голове, надел фуражку.

— На улице Мурниеку, двадцать один, убийство с особой жестокостью, — ответил он на вопросительные взгляды коллег. — Поехали. Сейчас сами увидите, что у нас творится.

Они торопливо спустились вниз. Лацис занял место рядом с водителем, Журавлев с Еременко расположились на заднем сиденье.

— Недолго музыка играла, — вполголоса проговорил Орлов, устраиваясь на багажнике, свесив ноги в пыльных сапогах сбоку «Виллиса», — недолго фраер танцевал.

На этот раз Андрис превзошел себя; он так мчался по узким улочкам, запруженным людьми, что мотоциклы с другими милиционерами безнадежно отстали и приехали, когда они уже были на месте.

Возле дома, огороженного метровой высоты оградой, с цветущими в палисаднике подсолнухами и флоксами толпились люди, по всему видно, соседи. При виде подъехавшей машины с милиционерами они стали поспешно расходиться, и вскоре против дома, где произошло убийство, остались только двое: старик в потертых холщовых портах и в длинной до колен рубахе, подпоясанной витой веревкой, да, очевидно, его жена, такая же древняя старуха в замызганном платье и в деревянных башмаках. Прижимая к ссохшимся бесцветным губам кончик облезлого платка, она скорбными глазами, опутанными коричневыми морщинами, испуганно глядела куда-то через сад с раскидистыми яблонями, усыпанными ранними, но еще недоспелыми, едва начавшими краснеть яблоками.

Пока Лацис, Журавлев и Еременко неловко выбирались из машины, Орлов спрыгнул с багажника и быстро подошел к этим людям.

— Чего тут у вас стряслось? — спросил он по-свойски, видя, что они и без того до смерти напуганы.

Все так же продолжая прижимать кончик платка ко рту, старуха чуть слышно пробормотала: «Там… господин Юдиньш… наш учитель», — и указала заскорузлым пальцем вглубь палисадника.

Орлов вошел в калитку, миновал сад и увидел на двухстворчатых воротах, умело разрисованных масляными красками разными цветочками, распятого человека, одетого в исподнее: рубаху и кальсоны. Из пробитых крупными коваными гвоздями отверстий на руках и ногах, а также из разрезанной ножом груди капала кровь, которая образовала на земле под трупом приличную лужицу.

В ногах у распятого человека на коленях стояла простоволосая женщина и горячим шепотом, обескровленными губами истово молилась, глядя снизу вверх на разбитое окровавленное лицо мужчины немигающими полусумасшедшими глазами.

Орлов, пораженный увиденным, не сразу расслышал, как подошедший сзади Эдгарс Лацис негромко сказал:

— Вот что у нас вытворяют нелюди, предатели трудового народа Латвии. Убили… чтобы все видели… чтобы неповадно было другим сотрудничать с нами… А он ведь так ждал, когда начнется новый учебный год… Не дождался.

Лацис с тяжелым вздохом снял фуражку, за ним тоже обнажили головы Еременко и Журавлев. Чуть погодя снял фуражку и Орлов, зло покусывая губы, которые отчего-то стали пепельного цвета, а во рту появилась невыносимая горечь.

Глава 5

С тех пор как латышские националистические банды стали безраздельными хозяевами лесов, миролюбивые граждане старались без особой необходимости в них не появляться. Былые походы в леса за ягодами или грибами стали настолько опасными, что люди даже отказывались ехать за сухим хворостом для печей, который являлся для них насущной потребностью. А если кому доводилось в каком-либо месте случайно встретиться с вооруженным бандитом, такой человек, понимая всю ответственность, которая лежала теперь не только на нем, но и на всей его семье, крепко держал язык за зубами, боясь расправы оголтелых борцов с советской властью, не жалевших и собственных земляков.

Красная армия, милиция, органы госбезопасности периодически устраивали на распоясавшихся недобитых коллаборационистов облавы, но все было безрезультатно. Изворотливые, жестокие, безжалостные не только к чужим, но и друг к другу лесные братья тотчас прятались в схроны и в другие скрытые от людских глаз места, расположенные в самых неожиданных частях обширного лесного массива.

Затаившись как мыши в своих норах, которые иногда выглядели как добротные подземные дома, националисты пережидали опасность и вновь принимались за свои преступные дела до следующего рейда силовых структур законной власти.

В лесу стояла какая-то нехорошая, напряженная тишина, какая бывает в непролазной глуши, в которой заблудившемуся человеку ничего не стоит встретиться нос к носу с хищным зверем. Солнечный свет сюда не проникал сквозь спутанные кроны высоких деревьев. В прохладной густой тени терпко пахло грибными спорами, прелой трухой упавших от старости гнилых стволов потемневших от времени берез, влажными листьями папоротников, бурно разросшихся в овраге, по дну которого,