Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

— Тпру, — ошалело заорал перепуганный мужик, одетый в грязную ковбойку и холщовые портки, в соломенной шляпе на косматой голове.

По всему видно, разморенный полуденной жарой пожилой ездок нечаянно заснул и едва не поплатился за свою беспечность жизнью. Он туго натянул левой рукой вожжи, и лошадка, должно быть, перепуганная не менее своего хозяина, резко забрала в сторону, едва не сломав оглоблю.

— Виноват, товарищ майор, — поспешно сказал Андрис, двумя руками крепко вцепившись в руль, выпучив от усердия глаза. На его бледных скулах заиграли желваки, впалые щеки покрыл легкий румянец. — Этого больше не повторится.

Илья из любопытства оглянулся. Лошадь все так же продолжала идти, уныло свесив голову. Прядая ушами, она время от времени отгоняла хвостом оводов и тучи мух, которые так и норовили сесть на ее отощавшие бока, покрытые подсохшим навозом. Мужик, который чуть не устроил столкновение на дороге, опять клевал носом, дремля, уронив руки с вожжами на свои колени.

«Наш мужик почем зря обматерил бы шофера, даже если бы и сам был виновен, а этот смолчал, — с состраданием подумал Илья. — Должно быть, боятся нас. Или до того здесь задурен народ своими прежними господами, что уже и веру в справедливость потерял».

Андрис пересек базарную площадь. Несколько человек, расположившись напротив костела, что-то продавали прямо с земли, подстелив под свой товар старые пожелтевшие газеты. Чем именно здесь могли торговать, когда производство в стране еще не начало работать в полную силу, Журавлев разглядеть не успел, потому что «Виллис» в эту минуту остановился возле двухэтажного здания старинной постройки с вытянутыми, как бойницы, зарешеченными окнами.

Над входом едва шевелился на слабом ветру красный флаг с золотым тиснением звезды, серпа и молота. Приткнувшись к тротуару, стояли два мотоцикла с люльками. Тот, который находился около порога, был вооружен крупнокалиберным танковым пулеметом, прикрепленным сошками к металлической поверхности — сваренному вручную квадратному коробу коляски.

— Раньше здесь располагалась городская самоуправа, — пояснил Андрис голосом, в котором отчетливо слышались виноватые нотки за произошедшее на дороге. — А сейчас находится наш отдел милиции.

Дежурный милиционер почтенных лет стоял, прислонившись худым задом в обвислых галифе к сиденью мотоцикла и вытянув скрещенные в голенях ноги в пыльных сапогах, сложив руки на груди, сладко посапывал, прикрыв глаза от солнца козырьком фуражки. Взглянув из-под козырька на приехавших офицеров, он торопливо вытянулся и отдал честь.

— Здравия желаю!

Распекать его за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей Орлов не стал, чтобы с самого начала не портить отношения с местными сотрудниками милиции. Он вялым движением руки отдал честь и молча прошел мимо. Следом внутрь здания вошли Журавлев и Еременко, а Андрис остался у машины, с деловым видом пиная скаты и осматривая машину на предмет ее исправности, в душе все еще переживая за свою оплошность перед чужими людьми, которые могут подумать, что водитель из него никудышный, как, наверное, и милиционер. Надо было как-то реабилитироваться в глазах офицеров.

Кабинет начальника милиции майора Эдгарса Лациса находился на втором этаже. К двери была прикреплена соответствующая табличка, что само по себе уже говорило о том, что здесь трудится человек ответственный. Что, естественно, подразумевало и наличие ответственности у его подчиненных. От таблички за десять шагов пахло свежей краской.

— Новенькая, — ухмыльнулся Орлов и щелкнул по табличке ногтем. — Перед нашим приездом постарался. Уважаю. Значит, работа пойдет в нужном направлении, раз нас уже побаиваются. Прямо как елей на душу.

— Входите, — тотчас на стук отозвался из-за двери мужской голос, в котором слышались тревожные нотки. — Не заперто.

Орлов вскинул брови, сильно удивленный столь острым слухом у начальника, бросил быстрый взгляд на товарищей и с какой-то отчаянной решимостью, как будто прыгал с обрыва в омут, распахнул дверь в кабинет.

— Здравия желаю, — от порога заговорил он в свойственной ему раскрепощенной манере. — Не ждали, а мы прибыли.

Сидевший за столом человек в милицейской форме с погонами майора не спеша поднялся. Он был довольно высокого роста, с длинными руками, имел неожиданно худое, изможденное лицо с ввалившимися бледными щеками, свойственное недоедающему жителю какого-нибудь блокадного города. Аккуратные усики и козлиная бородка острым клинышком, выпирающая вперед, придавали майору вид довольно воинственный, несмотря на его заметную сутулость. Не сводя с вошедших голубых усталых, окруженных мелкими морщинками глаз за очками в металлической оправе, он с нескрываемым любопытством изучал стоявших перед ним незнакомых людей, переводя немигающий взгляд с одного на другого.

— Почему же не ждали, — наконец проговорил он, непривычно растягивая слова, — как раз очень даже ждали… К тому же с распростертыми руками.

Шутку этот сорокалетний человек принял достойно: вышел из-за стола, раскинул руки в стороны, как бы желая всех обнять, и с вымученной улыбкой пошел навстречу. Поочередно пожав всем влажные от духоты ладони, при этом дружески похлопывая другой рукой сверху по крепкому рукопожатию, он доброжелательно предложил:

— Ну, проходите, располагайтесь. Сейчас я введу вас в курс дела. Чаю желаете?

— Потом, — резко отказался Орлов, чувствовать себя у кого-нибудь в гостях ему было невыносимо. — Все потом. Вначале дела… — Он широким шагом пересек кабинет и присел на один из стульев, которые стояли по обе стороны от узкого стола, прислоненного торцом к обширному дубовому столу начальника, крытому зеленым сукном, с массивной настольной лампой под зеленым абажуром и красным советским флажком посредине. — Рассказывайте.

Журавлев с Еременко разместились с противоположной стороны; по-ребячьи навалившись грудью на стол, приготовились внимательно слушать, следя глазами за действиями начальника милиции. Тот с минуту постоял в задумчивости посреди кабинета, от волнения трогая пальцами острый кадык, потом мотнул головой и, быстро вернувшись к столу, занял свое место.

— О том, для чего вы здесь находитесь, повторяться не буду, — сразу отмел все лишние разговоры Эдгарс Лацис, давая понять вновь прибывшим, что на сегодняшний день имеются дела и поважнее, связанные с конкретными преступлениями на вверенной ему территории. — На прошлой неделе коллаборационисты на хуторе Талаевиеши убили старого Мангулиса, изнасиловали его дочь, девятнадцатилетнюю Стасю, сам хутор сожгли. Девушка не вынесла такого позора и в риге попыталась покончить с собой. Проткнула косой себе грудь, но в сердце не попала, помешала серебряная иконка на гайтане… Жива осталась, но потеряла много крови, сейчас находится на лечении в больнице. Доктор Брокс сказал, что жить будет, но мышца, отвечающая за-а… перемещение шеи, сильно задета, и теперь девушка так и останется на всю жизнь… кривошеей. Одним словом, поворачиваться, как раньше, шея уже точно не будет. И если бы не их сосед, товарищ Мангулиса пожилой Эхманс