Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

ключицей, а в мокроте ВК. Поместили его в госпиталь. Я очень болезненно отнесся к этому событию, так как врач, понимаю всю тяжесть его. Мне очень жалко было видеть, особенно в условиях госпиталя для туберкулезных, Адриана, которого видел постоянно бодрым, сильным, энергичным. Сразу он потерял свое лицо и подравнялся к общему туберкулезному уровню. Жалко и страшно за Налю и Алешку: контакт. После выписки из госпиталя, где ему наложили пнеймоторакс, пришлось направить его в тубинститут, где делали пережигание спаек, мешавших спадению каверны. После этого, когда мы все немало поволновались, как будто наступило затишье. Температура нормальная, мокроты почти нет. Пробыл он в санатории около полутора месяцев и вернулся к нам на квартиру. От военной службы его освободили. Уж не знаешь, что лучше – ранение на войне или такое вот заболевание легкого».

Спас отцу жизнь стрептомицин, который тогда только-только появился, и мой дед Сперанский смог достать ему это дефицитное в те годы лекарство. В первые послевоенные годы самочувствие отца было относительно неплохим. Он много работал, поступил в аспирантуру и начал готовить кандидатскую диссертацию по малоэтажному домостроению. Участвовать в соревнованиях Адриан уже не мог, но от спорта не отошел. В 1946 году он ставил трассы и был главным судьей на чемпионате Москвы по слалому.

В 1949 году мой отец начал работать над эскизом значка «Мастер спорта СССР». Он отказался от всяких традиционных атрибутов спортивных эмблем – бутс, коньков, лыж, фигур спортсменов и сделал значок прямоугольной формы, очень лаконичный и запоминающийся. Увидел серебряный квадратик – и сразу знаешь, кто перед тобой. До него таких значков не делали. 3 апреля 1950 года образец значка был утвержден в Комитете по делам физкультуры и спорта, и начался его серийный выпуск на Московской художественной эмальерно-филигранной фабрике. Во времена моей молодости этот значок был чрезвычайно популярным и служил предметом зависти всех молодых спортсменов, в том числе и моим. Несколькими годами позже Адриан разработал проекты значков «Заслуженный мастер спорта» (1956), «Спортсмен-подводник» и «Первенство СССР по подводному плаванию» (1958). Но тоска по лыжам осталась. Большим счастьем для отца стали туристические горнолыжные поездки за границу. В пятидесятые годы пределом мечтаний любителей горных лыж были групповые поездки в Польшу и Чехословакию. Отец побывал там и вернулся с сияющими глазами, полный впечатлений. В Татрах он снял, конечно, любительский, но очень интересный кинофильм о соревнованиях по слалому на кубок FIS (Международной лыжной федерации). По этому фильму мои приятели и я изучали новую для нас в то время технику поворотов в слаломе. В феврале 1961 года отец побывал и в Австрии в составе спортивно-туристической группы, организованной Спорткомитетом и Домом архитектора. В эту группу, помимо архитекторов, были включены несколько известных горнолыжников, перешедших на тренерскую работу. Туристы провели в Австрии две недели и посетили самые знаменитые горнолыжные центры: Инсбрук, Кицбюэль, Сант-Антон, Арльберг и другие. Отец и оттуда привез кинофильм и с восхищением рассказывал нам о трассах, подъемниках и отелях, в которых они останавливались[38]. Он так комментировал принципы создания горнолыжных курортов: «Танцевать надо от вместимости склонов. Количество горнолыжников на склонах диктует количество мест в гостиницах и на канатных дорогах. То, другое и третье математически связано. А иначе вместо чудеснейшего отдыха и планомерных тренировок неизбежны очереди, беспорядок, нервотрепка!» Жизнь подтвердила его правоту: наши горнолыжные центры в Приэльбрусье и в Домбае могут служить ярким примером того, что получается, когда проектировщики не учитывают эти принципы и расчеты.

В самом конце сороковых годов отец с помощью моего деда Сперанского купил на складе в Подмосковье разборный щитовой финский дом и руководил его сборкой на участке дачи Сперанских на станции Турист Савеловской железной дороги. Адриан собственными руками сделал в этом доме очень красивый камин с великолепной тягой. Этот камин и сейчас является украшением нашего дома и его душой. У отца были отличные руки и очень хороший вкус, и всё, что он делал, строил и ремонтировал, было добротно и красиво.

На горках, окружающих нашу дачу в Туристе, отец вновь встал на лыжи. Однако силы были уже не те, что в молодости, и однажды ранней весной 1959 года, захотев прыгнуть с небольшого бугра, он неудачно упал на спину и получил перелом позвоночника. Он был вынужден провести почти четыре месяца в Центральном институте травматологии и ортопедии (ЦИТО), зато за время вынужденного лежания закончил свою диссертацию, которую защитил вскоре после выписки, будучи еще в корсете. Тема его диссертации «Малоэтажное и индивидуальное домостроительство» в значительной степени опередила свое время. Не считая собственного небольшого домика, отец спроектировал и построил всего 2–3 загородных дома для своих знакомых. Бум индивидуального строительства в нашей стране начался в самом конце его жизни, когда у него уже не было сил, чтобы претворить свои знания в жизнь. Зато Адриан много сотрудничал с журналом «Техника – молодежи»[39].

В начале 50-х годов отцу удалось поступить на работу в школу-мастерскую известного зодчего академика Жолтовского. Иван Владиславович очень ценил Адриана и считал его отличным архитектором и талантливым художником. В мастерской Жолтовского отец подружился с известными в последующем архитекторами Юрием Шевердяевым, Петром Скоканом, Всеволодом Воскресенским, Юрием Лебедевым и другими, сыгравшими важную роль в его жизни и ставшими близкими друзьями нашей семьи. После смерти Жолтовского в 1959 году отец, продолжая работать в его мастерской, стал преподавать в Московском высшем художественно-промышленном училище, так называемой Строгановке.

Временами его самочувствие было неплохим. В такие периоды он был энергичным, активным, жизнедеятельным. Несколько раз мы ходили с ним в интереснейшие байдарочные походы по рекам Волге и Пре, озерам Карелии. Это были запоминающиеся поездки, и они достойны отдельных описаний. К сожалению, болезнь, полученная в военные годы, отца так и не отпустила. Адриан был вынужден много времени проводить в разных туберкулезных больницах и в санатории в Крыму. К концу пятидесятых годов стало ясно, что без операции не обойтись. Мой дед Сперанский обратился к знаменитому фтизиохирургу академику Богушу. Лев Константинович заведовал хирургическим отделом в Центральном туберкулезном институте (ЦТИ) на станции Яуза на окраине Москвы. Он взялся оперировать отца и положил его к себе в отделение. Адриан к тому времени считал себя опытным пациентом, однако предстоящая тяжелая операция очень пугала и его и нас, его близких. Длительное обследование и ожидание операции сильно расшатали его нервную систему. Именно в эти тяжелые дни пребывания в институте, не зная, что ждет его в будущем, он написал мне очень серьезное письмо. Я в это время учился