Вихрь Бездны (СИ) - Ольга Ружникова

— Перед лицом древних богов, я, Анри из рода Тенмаров, называю тебя, Звезда из табора Рамиро, своей сестрой. И объявляю, что готов драться за тебя, как требуют обычаи наших предков.

В древних богов банджарон он верит не больше, чем в кровожадную Виргу, но какая разница, во имя кого отспорить жизнь Эсты? Хоть Темного со всеми змеями!

Первые движения вечного, как мир, воинского танца — лишь разведка. Чьи когти и клыки острее, лапы мощнее, а хватка — безжалостнее.

Вечного, как мир. Старше самых древних людей и богов. Ибо придумали его не они.

Ты силен и ловок… нет, не враг — противник. Более чем достойный. Даже если сражаешься за то, чего Анри никогда не понять. И ты тоже не хочешь убивать. Значит — и не будешь.

Кор не простит своего отсутствия здесь и сейчас. И украденного боя. Ни баро, ни прочим банджарон, ни Анри, ни себе. Многие на его месте поступили бы так же. А Анри не простил бы себе гибели Конрада — в неравном поединке.

Вечный, как мир, танец. Камень-кинжал-бумага, птица-змея-кошка.

Ты так и не придумал другого плана, Тенмар. Значит — используй первоначальный.

Солнце садится.

И сейчас ты проиграешь, баро. Так, что никто не придерется и ни в чём не упрекнет. Кроме самых уж оголтелых, но с ними ты потом справишься сам.

И откуда бы ни пришло сейчас это знание — оно поможет.

Глава 7

Глава седьмая.

Эвитан, Лютена — окрестности Лютены.

1

Элгэ прождала мужа даже не до полуночи — почти до часу ночи. Прежде чем поняла, что сегодня он не придет вовсе.

Ночка намечается интересная — муж не явился, поклонник лезть в окно тоже не спешит. Ладно хоть вчерашняя жуть не возвращается. Но даже заявись она — Элгэ дважды по одному поводу дрожать не намерена. Огонь факела и чистая сталь — первейшее оружие против нечисти. И говорят об этом не только священники, но и деревенские бабки-ведьмы.

Огонь и сталь. Это не считая святой воды, но ее здесь нет. Еще, говорят, в таком деле хорош солнечный диск, но он пусть на шее и остается. Защищает владелицу.

А если Священные Свитки ошибаются — значит, не поможет ничто. Но страх еще точно никому не служил защитой!

Нечисть не появилась, липкая жуть не возвращается… а вот тревога — растет! И самое паршивое — неизвестно, за кого. Просто всё сильнее и сильнее.

«Если поймешь, что я — уже не я…»

А ну, прекрати — нашла опять, о чём думать! Паникерша бестолковая!

Бойцы на стене то ли усмехаются, то ли зло скалятся. В до блеска начищенном золотом подсвечнике колеблются свечи. С чего бы — Элгэ же не вставала… Кому тут нечисти не хватало, а?

Девушка поспешно подхватила подсвечник — едва от волнения не выронила. Ледяной пот прошиб всё тело — при мысли о едва не пронзившей комнату тьме. А вместе с мраком вернутся…

Проклятье! Темный и все змеи… (Заткнись — нашла, кого поминать!) Чуть дрогнул огонек — и Элгэ Илладэн в мгновение ока превратилась в перепуганную, истеричную бабу!

Делай что-нибудь, дура! Время утекает сквозь пальцы струйками илладийского песка…

Папа смеется на середине реки, мама грозит ему кулачком. Алекса в венке из белых лилий, Диего удирает от развоевавшихся сестер. Набежавшая волна рушит песчаную башенку…

Из горла рвутся сдавленные всхлипы. А слезы набегают на глаза, скатываются по щекам…

Элгэ не плакала, когда услышала о смерти Алексиса. А здесь, на севере…

Два часа ночи.

Октавиан не придет — как и его брат. Хотя можно, конечно, прождать до утра. А потом сказать, что всё равно ничего не могла сделать.

Давай, теряй еще одну ночь! Почему — еще? Что такого случилось в прошлую?

Тебе напомнить?

Дверь заперта снаружи… ну и заперта. Зато окно — свободно.

Если кавалер не лезет к даме — даме придется лезть к кавалеру.

Кинжал — с собой, а вот факел при всем желании не возьмешь. И внимание привлечет, и… нужно быть акробаткой из Ганги, чтобы скакать с ним по карнизам. Элгэ так не умеет, а экспериментировать — некогда. Нет времени на сломанные руки-ноги.

Ночь за окном угрожающе щерится почти непроглядной тьмой. В паре шагов ничего не видать. Сумрачный сад — зловещ, как замок мэндского графа-вампира.

Луна, где ты? А, вот — бледный, тусклый круг сквозь облака. Хищный проблеск — от него еще жутче. В той легенде погасло не только солнце, но и луна…

Вот-вот — еще под кровать забейся! Авось там не найдут…

Чего бояться вне пределов особняка, скажи на милость? Помнишь зловещие склепы и часовни в Вальданэ? Ничего там не было — и быть не могло.

А здесь если с чем дело и нечисто — так это с самим особняком.

Ничего, если на обратном пути в комнате не будут гореть свечи — Элгэ просто не полезет назад. Лучше быть трусливой дурой, но зато — живой.

Не будь в комнате ее мужского костюма, возвращенного по доброте Юстиниана, сейчас пришлось бы кромсануть кинжалом полы юбок.

— Чего уставились? — зло бросила девушка неутомимым бойцам. Влезая в такие родные штаны. — За столько дней не насмотрелись еще? Ничего, больше не увидите.

Решение вдруг пришло само. До этого Элгэ сомневалась — вернется ли. Теперь — точно нет. Что бы ни случилось — порог этой комнаты она больше не переступит! И этого особняка — тоже.

Значит, всё необходимое берем с собой. «Всё» — это немногочисленные деньги и драгоценности. Больше у нее ничего нет.

Всё. Прощай, виконтесса Эрден. Графиней Мальзери ты не станешь никогда, свой бы титул вернуть…

Знала б заранее, как карта ляжет, — никогда не отказала бы Виктору. И не смеялась бы над сожалениями стареющего Лоренцо, что он родился много раньше нее.

Недописанные наброски картин, детские и полудетские стихи, пара незаконченных пьес, фрагменты будущей исторической хроники — ей теперь не стать настоящей… Элгэ, взгляни правде в глаза — что бы ни ждало впереди, живой ты выберешься вряд ли. И вряд ли кто из близких людей, в спешке покидая Аравинт, потащит с собой твои «шедевры». Да всё ли еще разберут… Твой почерк никогда не блистал особой каллиграфичностью.

От твоей жизни, Элгэ, не останется ничего.

Ну и пусть. Всё равно она — не Лоренцо Винсетти. Это он у нас — гений.

Сколько всего можно было сделать иначе… прожить