Этажи - Сергей Коростелев

ведь они тоже мыслили и чувствовали, влюблялись и плели интриги, строили планы на будущее и ненавидели, радовались и горевали… От ряски на пруду, от опаленной докучным солнцем наземной растительности поднимались струистые испарения, и трудно было дышать, а еще труднее – отделаться от этих бесстыжих видений. Они, казалось, не только не боялись солнца, но даже вольготнее чувствовали себя при ярком свете.

Только покинув эти овеянные мистикой места, я вернулся к тем размышлениям, которые волновали меня изначально. Почему неизвестный мне даритель преподнес родителям гобелен именно с этим сюжетом? Помню, в детстве я пришел к оригинальному выводу, что работа, дескать, была выполнена на заказ и в образах ХIХ столетия были запечатлены мама и папа – и внешнее несходство меня абсолютно не смущало. Надо сказать, эта версия по-прежнему нравится мне куда больше, чем нынешняя – реалистическая, прозаичная: что просто одному из друзей нужно было преподнести что-то, достаточно помпезное и дорогое, чтобы оправдать статус свадебного подарка; и что никакого глубинного смысла не вкладывалось вовсе.

Забыл, кстати, что в прихожей – в простой и прочной деревянной раме —висит у нас и другой гобелен: посреди шерстистых черно-белых волн, в самом центре, расположен большой мохнатый глаз – выпуклый, объемный. Чем-то он всегда меня отталкивал. Неведомый автор этого авангардистского произведения, очевидно, хотел придать картине живости, смелости, но не учел, что, высунувшись в наш бренный мир, глаз обязательно подхватит его, мира, заразу. У нас-то, грешных, иммунитет – а у него? Так что доля его оказалась незавидной: с упорством, достойным лучшего применения, глаз постоянно притягивает к себе пыль. А мама не успевает ее вовремя убирать, а иногда просто забывает это делать.

*      *      *      *      *

Эх, колесо обозрения! Чертово колесо. Чертово чертово колесо! Если бы мне нужно было разглядеть его, в этом не было бы никакой проблемы. Я сделал бы это легко и обыденно.

Колесо аккуратно взрезает кучерявый ковер парка, высясь не только над деревьями, но и над куполом собора на главной площади. В детстве родители не раз водили меня покататься на нем: сначала было страшновато, потом я попривык любоваться красотами нашего города с высоты птичьего полета, потом – упражнялся в фотографировании. Но в тот момент – много лет назад, когда я, как сумасшедший, выскочил на наш общий балкон, – колесо меня совсем не привлекало. «Дурацкий аттракцион!» – вырвалось у меня. Колесо у нас с четырнадцатого видно прекрасно – но не оно манило тогда мой взор.

Задача передо мной стояла почти невыполнимая – рассмотреть солнце; вечернее, западающее, но всё равно бойкое, размашистое, властное солнце. Помню, не так давно с парой коллег мы выскочили наблюдать неполное солнечное затмение, и худо бы нам пришлось, если бы охранник, – обычно такой сердитый, твердолобый, – не сжалился над нашим любопытством и не выдал нам черную, затемняющую пластину. Боюсь, без нее мы ничего не увидели бы, тщетно и нелепо закрываясь пальцами от смертоносного для сетчатки глаз света.

Один шар, лунный, на треть или чуть больше заслонил другой, солнечный. Но эка невидаль!

Нет, когда, как угорелый, я выбежал на общий балкон, я жаждал увидеть явление куда более редкое, грозное и непредсказуемое, чем солнечное затмение. Луна и Солнце на одной линии – подумаешь! Это случается постоянно, к тому же люди давно научились предсказывать это событие.

Тогда было другое: маленькая и всё же прекрасно различимая невооруженным взглядом точка на пылающем светиле – в тот день, рассекая галактику, между Землей и Солнцем пролетал гигантский астероид.

Назойливая, отвратная, никчемная, устрашающая точечка!

Точка на Солнце – что может потрясти воображение больше? Этот удар по моему сознанию был поистине нокаутирующим – толком прийти в себя я не могу до сих пор. Восторг – помешательство – ужас. Ужас – помешательство – восторг. Восторг – ужас – помешательство и опять, и опять, и опять. И так по кругу.

Господи, зачем же ты создал его?

Помню, я задавался вопросом, а что было бы, если бы траектория этого астероида была бы несколько иной? Готово ли было человечество к встрече непрошенного гостя из космоса? Что было бы, если… Эти сплошные «если»!

А главное, мне казалось странным, что конец моего существования отсрочен – что случится он позже; Апокалипсис должен был прийти именно тогда. Но, как бы то ни было, я внял предостережению. Посланник Ее Величества Случайности, астероид был приговором – пока, правда, не для меня и не для нашего мира. Впрочем, я всё равно непоправимо пострадал, лишился какой-то важной части себя. Ведь, скорее всего, карающий меч поразил другого меня – живущего в другой четырнадцатиэтажке, где-то на другой планете, какой-нибудь Глории… И там был в точности такой же загадочный летний вечер – и там всё свершилось.

То есть на самом-то деле астероид отнюдь не пролетел мимо – он угодил прямиком в меня. И я написал горестное стихотворение (надо бы, кстати, его отыскать), из которого запомнилось: «В тот миг я понял, как я тонок, // что весь я склеен из картонок…».

Таким вот, картонным, я и живу до сих пор.

*      *      *      *      *

Когда я был маленький, я полагал, что, когда я вырасту, я непременно прославлюсь, стану знаменитым. Не то чтобы я убеждал себя в этом – в минуты горести, мелочных обид, маленьких поражений, когда захлебываешься от желания отомстить, показать всем, глупцам, что на самом деле ты ого-го, заставить целый мир сокрушаться и раскаиваться; когда так приятно пожалеть себя. Нет, вовсе нет: просто я знал, что меня ждет блестящая будущность, удел не вполне обыкновенный. И как такая дерзновенная мысль могла возникнуть в моей несмышленой головке?!

Ныне всякое воспоминание о той моей детской уверенности – обжигает. Прошло столько лет! Когда я смотрюсь в зеркало, я всё чаще замечаю проседь. По-прежнему мечтать о славе – наивно, однако грехи гордыни, тщеславия – я не могу преодолеть до сих пор.

Кто я, что я? Занудная, заурядная, серая личность. Как я до такого докатился?! Я неприметная, ничтожная тля – миллиарды подобных унылых существ рождались на планете до меня, миллиарды родятся после. По крайней мере, пока существуют почва и перегной.

Жизнь моя скоротечна, и лучшая ее часть, если говорить откровенно, позади – райское детство, чистая юность, прекрасная молодость. Надеяться на удивительный поворот – глупо. Разве что случится чудо… Но что это может быть? Может, я выиграю несколько миллионов в лотерею? О, как это смехотворно, как нелепо!

И, кроме того, меня гложет одиночество, от которого, боюсь, мне не спастись.

К вопросу об одиночестве. В детстве на дни рождения мои приходили исключительно взрослые – различные тети и дяди, друзья моих родителей. Тогда меня