Налейте бокалы, раздайте патроны! - Сергей Зверев

— Именно, именно так, — согласился хозяин усадьбы. — Однако на все воля Божья. Только ему там, на небесах, понятно, почему так, а не по-другому происходит в мире под луной. Все, что творится сейчас, я рассматриваю не иначе как плату за наши, людские грехи. А как же еще? Ведь вы только взгляните — двадцатый век, такое развитие техники… Казалось бы, навсегда отступили темные образы прошлых веков, и человечество должно мирно трудиться на благо себя и ближнего. Ан нет — снова, как и столетия тому назад, народы ополчились друг на друга, и конца-края этому не видно.

Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что и пастор, и его собеседник, говоря о таких серьезных вещах, произносят слова с какими-то легкими улыбками.

Слушая священника, егерь кивал. Перо на его охотничьей шляпе при этом подрагивало от ласкового ветерка.

— Ваша правда, господин пастор. Эти слова да в уши бы сильным мира сего!

— Увы, они слышат только себя, — все с той же странной усмешкой сказал священник. — Однако что же мы стоим? Так ведь гостей не принимают. Прошу в мою скромную хижину.

Вымыв руки под краном, пастор тщательно вытер их и вместе с гостем поднялся по ступенькам на крыльцо.

— Смотрю я на ваше хозяйство и диву даюсь, — сказал, окинув взглядом пасторский сад и огород, егерь. — Как у вас на все это времени только хватает?

— С помощью нашего Господа на все можно отыскать время.

Войдя в дом, пара прошла в гостиную, где пастор угостил гостя домашним пивом. Егерь, в свою очередь, рассказывал об охотничьих успехах.

— Соколиная охота — это же просто сказка, — улыбаясь, произнес он. — Издревле этот благородный вид охоты ценится за высокие эстетические качества. Достаточно раз увидеть нападение сокола со сложенными крыльями в синем небе и все — можно «заболеть» этой охотой на всю жизнь.

— Вас послушаешь, господин Леер, и сам чувствуешь — еще немного, и действительно можно заболеть самому соколиной охотой, — лукаво произнес пастор.

— Что вы! Это не увлечение — это страсть, это поэзия, — живо ответил собеседнику любитель охоты.

— Но ведь насколько я знаю, это непростое занятие, требующее терпения.

— Безусловно, — подтвердил охотник. — Содержание, тренировка, «вынашивание» ловчей птицы — долгое и сложное занятие. Птицей надо заниматься постоянно, держать и кормить ее в неохотничий период, следить за ходом линьки, устраивать на зиму, отдавать значительную часть своего времени. Такое под силу не каждому хотя бы из материальных соображений. Это обстоятельство издавна определило соколиную охоту как привилегию знати. А известно, что любая привилегия может быстро превратиться в моду и повлиять существенным образом на изменение первичной сущности и смысла явления. Именно это произошло с соколиной охотой. Мода на это занятие превратилась из спорта в что-то среднее между обязательным ритуалом для знати и балами, где можно и других посмотреть, и себя показать.

— У каждого свои устремления, — покачал головой пастор. — А я все же очень обеспокоен судьбой фольварка. Вы посмотрите, что делается! Сейчас никто не может дать никакой гарантии, что произойдет в следующий час, разве не так? Вот и здесь — мол, не дай бог, артналет. Нет, я в этом смысле чувствую себя, как на углях.

— Думаю, что скоро тут не будет ни одного русского, — улыбнулся егерь, вытаскивая из ягдташа несколько подстреленных голубей.

— О, да у нас дичь! — воскликнул хозяин дома.

— Причем вообразите себе, господин пастор, что иногда на охоте можно встретить весьма примечательные открытия, — рассказывал егерь. — К лапке одного из голубей было прикреплено вот это… — с этими словами он продемонстрировал ту самую записку, посланную Голицыным.

— Вот и прекрасно, что вы ко мне зашли, господин Леер. Тем более с вашими чудесными трофеями, это так кстати. Сейчас распоряжусь кухарке зажарить голубя! — улыбнулся хозяин. — У меня как раз настоящий мозельвейн припасен!

— Зачем, господин пастор? — ухмыльнулся любитель охоты. — Я совершенно не вижу в этом никакой необходимости. Этим блюдом лучше угостить глупых русских… Я о голубе, а не о мозельвейне!

— Что вы имеете в виду? — вопросительно взглянул священник.

— Всему свое время. Кстати, сообщу вам приятное известие: Пауль фон Гинденбург удовлетворил вашу просьбу. Вы будете направлены в Берлин, в наш Генштаб.

— Прекрасно, прекрасно, — оживился пастор. — Да, вы и в самом деле меня порадовали. Но все же у меня возникают опасения по поводу моего скромного жилища.

— За фольварк, кирху и все остальное не волнуйтесь, — уверил его егерь. — Они ни в коем случае не пострадают.

— Когда я могу туда отправиться? — возбужденно спросил пастор. Было видно, что известие произвело на него сильное впечатление.

— Да хоть завтра… — развел руками егерь. — Но сперва надо разобраться с голубем.

Глава 14

Отряд поручика, переодетый в немецкую форму, продолжал движение, сопровождая ценный груз — бочку с керосином — в компании пленного германца. Несколько раз на пути группы попадались немецкие дозоры, но все пока обходилось. Офицеры не теряли времени даром, собирая информацию. Они зарисовывали схемы укреплений, записывали, какие воинские части противника встречаются на пути, что легко устанавливалось по кокардам, шевронам и форме, поскольку у каждой части имелись свои знаки отличия… Короче говоря, работы хватало. Голицын, сидя в повозке, вел разговор с германцем. Тот оказался забавным собеседником.

— Если в жизни, — говорил лейтенант, — мы наблюдаем сплошь да рядом, что один человек возвышается над другим, то почему более сильная и более умная нация неспособна возвышаться над другой, ослабленной физически и умственно… Разве вы осмелитесь отрицать породу аристократии?

— В отношении племенного скота вы правы, — возмутился Голицын. — Тут я с вами согласен, что племенные быки имеют право на содержание в улучшенных коровниках, но… Люди не скоты!

Поручик вглядывался в изъятую у офицера карту Восточной Пруссии. Превосходная топографическая карта, изданная для офицеров рейхсвера еще в 1907 году, когда кайзер проводил в Пруссии маневры своей армии, чтобы попугать Россию. Карта указывала и все фортеции близ Мазурских озер.

— Когда вы нас ждали? — поинтересовался Голицын. Имея в виду наступление Северо-Западного фронта.

— На сороковой день после начала у вас мобилизации, учитывая русскую неорганизованность, — последовал ответ. — За этот срок, пока вы обычно наматываете портянки, мы бы успели разделаться с Францией.

— Значит, мы появились вовремя, — заметил поручик. — Кстати, Япония объявила вам войну… Как вы к этому относитесь?

— Никак! — хихикнул офицер. — Японцы не полезут штурмовать Берлин, у них свои интересы в Азии. Вот уж из-за японской угрозы мы, немцы, плакать не будем!

Говоря о «сорока днях», пленный подразумевал «чудо стратегической мысли всех времен и народов» — план Шлиффена. Автор — граф Альфред фон Шлиффен, начальник Германского генштаба в 1891–1906 годах, решил бить противников по частям — сначала нанести поражение Франции, потом сокрушить Россию. Эта возможность рассчитывалась из того, что восточный колосс в силу протяженности путей сообщения и их плохого состояния не смог бы отмобилизоваться ранее шести недель с момента объявления войны, между тем как европейским странам требовалось для этого всего две недели. Поэтому планировалось сразу же бросить почти все силы немецких войск против Франции, оставив всего одну 8-ю армию под командованием фон Притвица для защиты от русских Восточной Пруссии и корпус в Силезии. Германцы смело шли на оголение восточных границ — во-первых, с юга помогли бы австрийцы, а во-вторых, русских войск ранее сорокового дня мобилизации там не ждали. Покончив же с французами в течение этого срока, основные силы германцев согласно плану следовало перебросить на восток и разгромить русских.

— Идеально придумано, — хмыкнул Булак-Балахович, слушая немца. — Мне это напоминает игру, пускай и военную, где все вычислено и распланировано идеально. Учтены, казалось бы, все непредвиденные обстоятельства. Продуманы запасные варианты и так далее. Но вот когда дело доходит до реальности…

— Да, с реальностью оказалось не все так просто, — подтвердил Голицын. — План Шлиффена красив, но рискован. Во-первых, для успешного начала сокрушения Франции требуется вначале сокрушить Бельгию, имеющую пусть небольшую, но современную армию и ряд первоклассных крепостей. Во-вторых, вторжение в нейтральную Бельгию означает грубейшее нарушение международных норм и договоров, давая повод другим странам, в том числе даже и США, выступить на стороне Антанты. В-третьих, восточные окраины империи остаются на несколько недель почти беззащитными — особенно Восточная Пруссия и Силезия, для надежной обороны которых от русских войск сил явно недостаточно. В-четвертых, сами французы могут надолго связать немцев боями, пусть и оборонительными, не позволяя вовремя высвободить войска для перенесения направления главного удара на восток.