Ночь трех смертей - Валерий Георгиевич Шарапов

совершил, а когда понял, что натворил, было уже поздно. В блоке «А» все из «нежданчиков» – те, кто ненамеренно лишили жизни человека. Только представь, капитан: живешь ты живешь, всем доволен, всему рад, всего у тебя в достатке, и вот как-то вечерком идешь на юбилей коллеги в хороший ресторан, выпиваешь там дорогой коньяк, закусываешь икорочкой, а потом к твоей жене какой-то бугай приставать начинает. И ты понимаешь, что добра от него не жди, хватаешь, что первое под руку попадется, а попадается тебе бутылка из-под коньяка. И ты бьешь этой бутылкой бугая по голове, но попадаешь не в лоб, а в висок. Бугай валится на пол… и все, ты – убийца.

– Думаю, это, скорее, исключение из правил, – заметил Паршин.

– Возможно, и так, – не стал спорить Веденеев. – Только у меня здесь этих исключений десятки. Взять хотя бы того же Вдовина. Молодой парнишка, только школу окончил, в институт собирался поступать. Со всех сторон о нем только положительные отзывы, а к нам попал за убийство с особой жестокостью.

– Тоже девушку защищал? – выдвинул предположение Паршин.

– Если бы! Соседку убил, старушку семидесяти лет. – Майор Веденеев удрученно покачал головой. – Там вообще история непонятная. Да и к нам он попал, как мне кажется, потому, что старушка оказалась бабкой московского прокурора.

– Хотите сказать, парнишка невиновен?

Ответить майор не успел. В дверь постучал охранник:

– Все готово, товарищ майор.

– Спасибо, мы сейчас будем, – ответил Веденеев и пояснил, обращаясь к Паршину: – Я подумал, что вы захотите пообщаться с заключенными, которые чаще других контактировали с Завьяловым и Вдовиным, их собрали в помещении клуба. Пойдемте, по дороге обсудим детали.

Они прошли через узкий коридор и вышли на территорию колонии. Несмотря на то что следователь Паршин шел в сопровождении самого начальника колонии, к ним присоединились два охранника, вооруженные автоматами. Веденеев объяснил, что идти предстоит в противоположный конец колонии до здания производственного цеха, где располагался так называемый клуб, а так как в исправительном учреждении объявлен усиленный режим охраны, то даже ему по территории запрещено передвигаться без сопровождения.

Пока шли к зданию клуба, Веденеев посвятил следователя в детали проживания заключенных Завьялова и Вдовина. Чем больше узнавал Паршин, тем охотнее соглашался с мнением начальника колонии, что эти двое в принципе не должны были бежать вместе.

Завьялов сидел в блоке «Г», Вдовин – в блоке «А». Блоки располагались далеко друг от друга, даже столовые у них были разные. Завьялов работал в пошивочной мастерской, Вдовина же определили в тюремную прачечную, которая стояла от производственных цехов особняком.

Ни Завьялов, ни Вдовин не входили в число осужденных, которые получали распределение на работу вне исправительного учреждения. В прогулочном дворе, куда заключенных выпускали в свободные от работы дни, осужденные из блока «Г» никогда не встречались с осужденными из блока «А». Единственное место, где Завьялов и Вдовин могли пересекаться, это помещение прачечной. В определенные дни, когда шла смена постельного белья или замена тюремной робы, старший по бараку назначал двух человек в помощь работникам прачечной, в обязанности которых входила доставка грязного белья до здания прачечной и доставка чистого белья обратно, до своего блока.

Еще одним местом, где заключенные из разных блоков могли общаться между собой, был тюремный клуб. Здесь под руководством секретаря политотдела товарища Копенкина желающие занимались художественной самодеятельностью. По сведениям, полученным от старшего по блоку «А», Вдовин принимал активное участие в жизни клуба. Завьялов, напротив, на дух не переносил любые выступления.

Добравшись до клуба, майор Веденеев сопроводил Паршина в актовый зал, где собрались порядка двух десятков заключенных, которых охраняли шесть охранников, вооруженных резиновыми дубинками. Актовый зал представлял собой подобие театрального зала с настоящей сценой, задрапированной бордовыми портьерами из пыльного бархата. Три десятка рядов деревянных кресел с жесткими сиденьями разделял широкий проход. Над залом по трем сторонам располагалась галерея, по которой прохаживались еще два охранника, вооружены они были уже не дубинками, а автоматами.

Веденеев поднялся на сцену, жестом пригласив Паршина следовать за ним. Выдав короткую речь о том, кому и что зачтется за помощь следствию, Веденеев оставил следователя на попечении охранников и ушел. Один из охранников, крепкий мужчина с непроницаемым выражением лица, предложил Паршину пройти в отдельную комнату, расположенную рядом с актовым залом, куда вскоре начали приводить заключенных.

В комнате, отведенной для беседы, стояли стол и два стула, прикрученных к полу. Из небольшого зарешеченного окна едва пробивался солнечный свет, но яркая лампа на потолке освещала каждый уголок. Паршин занял один из стульев, положил руки на стол и приготовился встретить первого заключенного. Он понятия не имел, что будет им говорить и какие вопросы задавать, но не слишком об этом беспокоился.

Что его действительно удручало, так это заявление охранника о том, что один из его подчиненных все время будет находиться в комнате. Паршин надеялся на конфиденциальность, полагая, что в присутствии охраны заключенные вряд ли станут с ним откровенничать. Он попытался сказать о своих опасениях старшему охраннику, но тот и слушать не стал, заявив, что они и так действуют против правил, позволяя «чужаку» общаться с заключенными без предъявления официальных бумаг. Так что Паршину пришлось смириться.

Как и предполагал Паршин, опрос шел не слишком успешно. Заключенные сменяли друг друга, но следователю казалось, что он ведет одну и ту же беседу с одним и тем же человеком и беседа эта вертится по кругу. Одни и те же вопросы, одни и те же ответы. С Завьяловым и Вдовиным не корешился, в планы их посвящен не был, общались ли Вдовин и Завьялов между собой, не знаю. И так до бесконечности.

Когда в комнату ввели десятого по счету заключенного, Паршин решил, что пора что-то менять. Он отложил в сторону ручку и блокнот, откинулся на спинку стула и принялся пристально изучать сидящего перед ним зэка.

Тому было не больше тридцати, но волосы, зачесанные назад, уже имели явные признаки облысения. Багровый цвет лица говорил о том, что заключенный часто бывает на солнце. Худые руки с длинными, как у пианиста, пальцами он скрестил, положив на колени. Вся поза говорила о покорности судьбе, и только взгляд будто жил своей жизнью. Затравленный, испуганный, он метался от стола к окну, затем к охраннику, и снова к столу, перебегал на Паршина и тут же уходил в сторону.

– Здравствуйте, – коротко поздоровался Паршин. – Представьтесь, пожалуйста.

– Заключенный двенадцать двадцать восемь, шестой отряд, блок «А», – заученно произнес заключенный.

– Ваше имя? – мягко проговорил Паршин.

Заключенный вскинул на него