Зверь - Ги Декар

—     Вы только что сказали, мадам, что не виделись с братом со времени его отъезда в Санак. Поскольку ва­шему брату сейчас двадцать семь лет, пытались ли вы когда-нибудь увидеться с ним в течение семнадцати лет?

—       Нет, господин председатель. Спустя год после его отъезда в Санак мать была у него в институте. Она вернулась счастливой от того, что Жак добился неверо­ятных успехов в своем развитии, но расстроенная от того, как он ее встретил. Я запомнила эту фразу мате­ри: «Жак нам уже не принадлежит. У него совсем нет желания с нами видеться». Затем умер отец, я стала жить отдельно от мужа... Мать ездила каждый год к Жаку, но у меня, признаться, никогда не хватало сил поехать с ней.

Однажды — это было двенадцать лет спустя —из телефонного разговора с мужем я с изумлением узнала, что Жак написал и опубликовал роман под названием «Одинокий». Я тотчас же отправилась в книжный мага­зин и купила книгу, о которой некоторые критики очень хорошо отзывались. Ночью я прочитала ее и ужасну­лась тому, как брат изобразил семью главного героя, слепоглухонемого от рождения, подобного ему самому. В отталкивающем персонаже сестры можно было узнать меня.

— Если можно было узнать свидетельницу,— произ­нес лукаво Виктор Дельо,— значит, изображение было верным!

Режина Добрей повернулась к перебившему ее Дельо:

—   У сестры в романе были некоторые мои черты, но чудовищно преувеличенные! Эта книга, в которой на трехстах страницах слепоглухонемой, всем обязанный близким, демонстрирует свою ненависть, должна была бы быть запрещена. Впрочем, главную ответственность за публикацию романа несет Ивон Роделек...

—    Как я только что понял, — продолжал Виктор Дельо, — появление мсье Роделека на улице Кардине означало избавление для всей вашей семьи?

—    Поначалу мы все поверили в этого старика, при­бывшего вырвать брата из мрака. Но со временем мы разгадали замысел директора института в Санаке. Для мсье Роделека брат был только еще одним ребенком в дополнение к тем, которых он уже воспитал. Когда мсье Роделек прибыл в Париж к родителям, он познакомил­ся с дочерью Мелани — Соланж, которая была тремя годами старше брата и занималась им. Уже в трина­дцать лет Соланж не была обычной девочкой — упря­мая, честолюбивая, несмотря на детский возраст, она знала, чего хотела. Я с большим удивлением узнала, что она и Мелани оставили службу в доме матери и пода­лись в Санак, где мсье Роделек предложил обеим ра­боту в институте. К этому времени двадцатилетняя Соланж стала дерзкой девицей, которой повезло родиться привлекательной. Возросшее честолюбие заставило ее освоить с помощью мсье Роделека различные способы общения, которыми пользовался в институте Жак. Очень скоро ей удалось приобрести такое влияние на брата, что он на ней женился. Таким образом дочь бывшей нашей служанки превратилась в мою невестку. Но верхом всего было то, что нас — меня с матерью — поставили перед свершившимся фактом — нас даже не пригласили на церемонию. Никто из семьи Жака не присутствовал на бракосочетании в институтской часов­не в Санаке.

—      У защиты есть еще вопросы к свидетельнице? — спросил председатель.

—     Вопросов нет,— ответил Виктор Дельо.

—     Даже странно, — вполголоса бросил реплику ге­неральный адвокат.

—       ...вопросов нет,— продолжил Виктор Дельо, при­поднимаясь с места,— но я хотел бы сделать небольшое замечание с намерением привлечь внимание господ при­сяжных. Считают ли они, по совести, что место мадам Режины Добрей в этом суде должно быть на стороне обвинения? Считают ли они нормальным, что старшая сестра, знавшая брата только в то время, когда он был несчастным, изолированным от мира ребенком, является обвинять его через семнадцать лет? Даже допуская, что Жак Вотье в десять лет был, по ее собственному выражению, зверенышем, абсурдом было бы считать его и сейчас таким же. Никаких доказательств этому нет. Кто из нас, господа судьи и господа присяжные, не изменился за семнадцать лет? Одним словом, пове­дение мадам Добрей, ее потрясающая бесчувственность могут объясняться только одной причиной — расчетом. Позже мы беремся доказать это.

—      Какой расчет? — со злостью спросил генераль­ный адвокат Бертье,

—      Если господин генеральный адвокат еще не до­гадался, тем более для него это будет интересным, ког­да придет время,— сказал Виктор Дельо.— Ведь мадам Добрей дала нам понять, что Соланж Дюваль вышла замуж только из честолюбивых соображений. В самом деле, господа присяжные, почти непостижимо, чтобы девушка, которой, по словам самой свидетельницы, повезло родиться привлекательной, и вдобавок далеко не глупая, ограничила свои амбиции браком со слепо­глухонемым от рождения!

—      Этот брак дал ей возможность,— тотчас возрази­ла Режима Добрей,— выбиться из своей среды и, про­никнув в нашу, подняться тем самым вверх по соци­альной лестнице.

—      Если допустить, что это действительно честь — выбиться из народа в буржуазию, — бросил реплику старый адвокат, покачивая головой.

—      Господин защитник, кажется, забыл,— напористо вступила сестра Вотье,— что Соланж вышла замуж только после появления «Одинокого», когда Жак стал богат и известен. Хотя тираж был сравнительно неболь­шим во Франции, он был значительным в Соединенных Штатах.

—      Свидетельница, конечно, предпочла бы сама вос­пользоваться щедротами младшего слепоглухонемого брата? — заметил Виктор Дельо. — Я не ошибался, утверждая, что чувствами мадам Добрей в отношении брата руководит расчет.

—     Я, я не позволю... — начал мэтр Вуарен.

Председатель резко перебил его:

—      Инцидент исчерпан. Суд благодарит вас, мадам. Можете быть свободны.

Элегантная молодая женщина удалилась под шумок в зале. К барьеру подходил ее муж, биржевой маклер Жорж Добрей.

—     Мсье Добрей, суд хотел бы услышать ваше мне­ние о характере вашего шурина Жака и о его взаимоот­ношениях с семьей.

—      Я очень мало виделся с Жаком, господин предсе­датель. Когда я женился на его старшей сестре Режине, он был семилетним ребенком. В квартире родителей жены он занимал отдаленную комнату, откуда его вы­водили очень редко. Должен сказать, что я неоднократ­но возражал против того, что несчастного ребенка изо­лируют от людей. Но должен также признать в под­держку родителей жены, что Жак со своим тройным врожденным недугом был для близких источником по­стоянного беспокойства. До его отъезда в Санак мой шурин казался мне капризным ребенком, хотя было почти невозможно представить себе, о чем он думал или чего хотел, потому что в то время он был настоя­щим зверенышем...

Не было дня, чтобы он не впадал в ярость, какую трудно представить себе у ребенка такого возраста. Он принимался вопить и хватать все, что попадалось под руку, чтобы запустить в тех, кто к нему приходил. И поскольку, несмотря ни на что, у него все же было смутное сознание своего бессилия, он начинал кататься по полу, слюни обильно текли у него изо рта. Можно было подумать, что он взбесился. Много раз нам вдво­ем с тестем приходилось на него наваливаться — може­те представить, насколько уже тогда он был силен.

—       Но все же чем вы объясняете эти приступы бе­шенства?— спросил председатель.

—     Ничем, просто нашим присутствием. Больше все­го в Жаке меня удивляло то болезненное отвращение, которое внушали ему все члены семьи. Когда после мо­ей женитьбы он понял, что я тоже вошел в семью, мне не было пощады, как и другим. И никогда я не мог себе объяснить, каким образом он, лишенный всякого общения с внешним миром, отличал меня от других.

—      Каковы были чувства родителей вашей жены по отношению к ребенку?

—      Я думаю, что тесть, ныне покойный, испытывал если не любовь к сыну, то по меньшей мере какую-то нежность...

—    А ваша теща?

—   Я не хотел бы отвечать на этот вопрос.

—   А ваша жена?

—     Мне тоже трудно отвечать. Мы с Режиной живем раздельно уже много лет.

—    Мадам Добрей в своих показаниях ваше раздель­ное проживание связывает с тем фактом, что вы будто бы опасались рождения такого же неполноценного ре­бенка, как ваш шурин.

—       Элементарная стыдливость обязывает меня от­ветить, господин председатель, что причины, по кото­рым супруги расходятся, никого не касаются.

—     Мог бы свидетель нам сказать,— спросил Виктор Дельо,— был ли, по его мнению, в непосредственном окружении Жака Вотье в детстве кто-нибудь, способ­ный удержать его от приступов бешенства, не прибегая к физической силе?

—      Да. Единственный человек достигал этого лас­кой— маленькая Соланж, которая была чуть старше его и которая впоследствии стала его женой.

—      Как вы можете это объяснить? — спросил пред­седатель.

—    Я ничего не объясняю, я только привожу факты.