Сорок звонких капелей. Осенние листья - Владимир Алексеевич Солоухин

class="empty-line"/>

И вот она вольна меж нами,

Не стеснена, какая есть!

И к звездам рвется, словно пламя,

И мир отобразила весь!

1953

Идёт девчонка с гор…

С высоких диких гор, чьи серые уступы

Задергивает туч клубящаяся мгла,

Чьи синие верхи вонзились в небо тупо,

Она впервые в город снизошла.

Ее вела река, родившаяся рядом

С деревней Шумбери, где девушка живет.

Остались позади луга и водопады,

Внизу цветут сады и зной душист, как мед.

Внизу ей страшно все: дома, автомобили

И то, что рядом нет отар и облаков,

Все звуки и цвета ее обворожили,

А ярмарочный день шумлив и бестолков.

На пальце у нее железный грубый перстень,

Обувка не модна, и выгорел платок,

Но белые чулки домашней толстой шерсти

Не портят стройности девичьих легких ног.

Идет девчонка с гор, такая молодая,

Своей не осознав, быть может, красоты,

А парни на пути встают, обалдевая,

И долго вслед глядят и открывают рты.

Все взгляды на нее остались без ответа,

Не дрогнула ничуть тяжелая коса.

Идет девчонка с гор… С нее б создать Джульетту,

Венеру вырубить, мадонну написать!

Идет девчонка с гор, в которых, не ревнуя,

Мужчина тот живет, с обветренным лицом,

Кто смело подойдет и жестко поцелует,

Кто ей надел свое железное кольцо.

1954

Верность

Валдай, золотая погода,

Весенний цветочный наряд.

В зеленую темную воду

Замшелые сосны глядят.

В глубинке тенистой и мглистой,

Присмотришься — что-то мелькнет:

Быть может, карась золотистый

У самого дна проплывет.

Над хлебными нивами скоро

Цветенья поднимется дым,

А там уж из темного бора

Потянет настоем грибным.

Желанное время покоса

Пришло между тем наяву.

Седые обильные росы

К земле пригибают траву.

И косы гуляют со свистом

(Трава-мурава, не серчай!),

И так это сено душисто,

Что впору заваривать чай.

А я здесь приезжий и, может,

Еще не приеду сюда.

Чего же искать мне, чего же?

Остаться бы здесь навсегда.

Да мало ли видел я стран-то:

Там — тундра, там — солнечный край…

Вот новое место — Саранда,

И это тебе не Валдай.

Ну что из того, что не дома?

Субтропики… Праздничный вид…

Горячая синяя дрема

Над морем в Саранде висит,

Одиннадцать месяцев лето,

Листвы не роняют леса,

Вода же морская… Но это

Нельзя и в стихах описать!

До самого дна — голубая,

Прозрачна — до самого дна.

Как воздухом тихо ласкает,

Как бархатом гладит она!

Все море горит на закате,

Огнем полыхает вода…

Чего же, чего же искать мне?

Остаться бы здесь навсегда…

А женщины!.. Разве не то же

Случается с нами подчас?

Посмотрит и чем-то встревожит,

Холодным остаться не даст.

Глаза словно с детства знакомы,

А в них по-родному видна

Морская горячая дрема,

Валдайских озер глубина.

В словах ее слышится вызов.

И вот уже вяжется нить,

И вот уж возможная близость

(Ах, что б ни сказали!) пьянит…

Я много по свету скитался,

Красивое — видеть устал,

Но с женщиной той не остался

И в этих местах не застрял.

На них не сменяю легко я

Простой деревушки своей,

Речушки, поросшей ольхою,

Владимирских скромных полей,

И первого, лучшего друга,

Своей не сменяю жены.

Осенняя дремлет округа,

Вокруг — океан тишины.

Листву осыпают деревья,

А в сердце одна и одна:

Навеки родная деревня,

Навеки родная жена!

ПОЭМЫ

Черный омут

1

В могучей ржи, в дремучей ржи

Гуляет кобылица.

Над рожью медленно кружит

Сова — ночная птица.

И так плавны

Ее круги,

Что воздух кажется

Тугим,

Что не понять

Ее полет —

Не то летит,

Не то плывет…

А небо зелено еще,

Еще зарей не тронуто.

Плеснула медленным лещом

Река под Черным Омутом.

Светла

Родная сторона!

Тропа во ржи — как просека.

Большая поздняя луна

Запуталась в колосьях.

И, прочно впутавшись

В траву,

Туманы спят в лугах,

Они уже

Не уплывут

Обратно в берега.

Они стреножены,

И тут,

В густой траве,

Они умрут,

Когда в их туши

Белые

Ударит солнце

Стрелами.

И станут клочья синей мглы

Ползти, бежать во все углы,

Приход предчувствуя

Его.

И станут птицы петь,

И вот

Над рожью выплывет

Оно,

Колосьями

Обрамлено.

Прочна родная сторона,

Поля рассветом тронуты.

Чуть слышно плещется волна

В реке под Черным Омутом.

2

Когда встречаетесь с названьем

Лесов, озер, урочищ,

Вы

Ищите давнего преданья

Полузатерянной молвы.

Река зовется Лебедь.

Каждый

Поймет, за что названье ей.

Когда-нибудь, хотя б однажды,

Она видала лебедей!

Летели лебеди, устали,

Глядит вожак: присесть бы где…

Они из облака рождались

И отражались на воде.

Опять одной речонке слабой

По перелесочкам брести.

Но были лебеди

Хотя бы

К большим озерам по пути!

Зовется круча Соловьихой.

Восход.

Черемухи горят.

И соловьи на зорьке тихой

Друг с другом песней говорят.

Под кручей — омут.

Цвет черемух

Уносят тихие струи

В часы, когда земную дрему

Тревожат только соловьи.

Понятно все.

Но в чем же дело,

Что светлоструйный омут тот

Не светлым все-таки,

Не белым,

А Черным Омутом слывет?

3

Кто знает, как родится слово?

Неоспоримо лишь одно:

Кузьма Кривой из Кочугова

Нырял с бутылочкой на дно.

Ведь испокон молва ходила,

Что в Черном Омуте у дна

Вода похожа на чернила —

Не то синя,

Не то черна.

Для мужика забавы мало

Нырять с бутылочкой во тьму.

Болезнь покоя не давала

И на корню брала Кузьму.

Не то что боль, или ломота.

Или окинуло огнем…

Но изнутри изводит кто-то,

И пьет, и сушит день за днем.

Дивятся люди: в чем душонка…

— Не лихоманка ли во сне…

— Всего скорее лягушонка

Из лужи выпил по весне… —

Не увидал никто воочью,

Чего там было в пузырьке,

Затем, что Кузя только ночью,

Тайком от всех ходил к реке.

Никто не видел тайной влаги,

Никто доподлинно не знал,

Из-под какой такой коряги

Он эту влагу доставал.

Но вот уже молвою стала

О