Сорок звонких капелей. Осенние листья - Владимир Алексеевич Солоухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот она вольна меж нами,
Не стеснена, какая есть!
И к звездам рвется, словно пламя,
И мир отобразила весь!
1953
Идёт девчонка с гор…
С высоких диких гор, чьи серые уступы
Задергивает туч клубящаяся мгла,
Чьи синие верхи вонзились в небо тупо,
Она впервые в город снизошла.
Ее вела река, родившаяся рядом
С деревней Шумбери, где девушка живет.
Остались позади луга и водопады,
Внизу цветут сады и зной душист, как мед.
Внизу ей страшно все: дома, автомобили
И то, что рядом нет отар и облаков,
Все звуки и цвета ее обворожили,
А ярмарочный день шумлив и бестолков.
На пальце у нее железный грубый перстень,
Обувка не модна, и выгорел платок,
Но белые чулки домашней толстой шерсти
Не портят стройности девичьих легких ног.
Идет девчонка с гор, такая молодая,
Своей не осознав, быть может, красоты,
А парни на пути встают, обалдевая,
И долго вслед глядят и открывают рты.
Все взгляды на нее остались без ответа,
Не дрогнула ничуть тяжелая коса.
Идет девчонка с гор… С нее б создать Джульетту,
Венеру вырубить, мадонну написать!
Идет девчонка с гор, в которых, не ревнуя,
Мужчина тот живет, с обветренным лицом,
Кто смело подойдет и жестко поцелует,
Кто ей надел свое железное кольцо.
1954
Верность
Валдай, золотая погода,
Весенний цветочный наряд.
В зеленую темную воду
Замшелые сосны глядят.
В глубинке тенистой и мглистой,
Присмотришься — что-то мелькнет:
Быть может, карась золотистый
У самого дна проплывет.
Над хлебными нивами скоро
Цветенья поднимется дым,
А там уж из темного бора
Потянет настоем грибным.
Желанное время покоса
Пришло между тем наяву.
Седые обильные росы
К земле пригибают траву.
И косы гуляют со свистом
(Трава-мурава, не серчай!),
И так это сено душисто,
Что впору заваривать чай.
А я здесь приезжий и, может,
Еще не приеду сюда.
Чего же искать мне, чего же?
Остаться бы здесь навсегда.
Да мало ли видел я стран-то:
Там — тундра, там — солнечный край…
Вот новое место — Саранда,
И это тебе не Валдай.
Ну что из того, что не дома?
Субтропики… Праздничный вид…
Горячая синяя дрема
Над морем в Саранде висит,
Одиннадцать месяцев лето,
Листвы не роняют леса,
Вода же морская… Но это
Нельзя и в стихах описать!
До самого дна — голубая,
Прозрачна — до самого дна.
Как воздухом тихо ласкает,
Как бархатом гладит она!
Все море горит на закате,
Огнем полыхает вода…
Чего же, чего же искать мне?
Остаться бы здесь навсегда…
А женщины!.. Разве не то же
Случается с нами подчас?
Посмотрит и чем-то встревожит,
Холодным остаться не даст.
Глаза словно с детства знакомы,
А в них по-родному видна
Морская горячая дрема,
Валдайских озер глубина.
В словах ее слышится вызов.
И вот уже вяжется нить,
И вот уж возможная близость
(Ах, что б ни сказали!) пьянит…
Я много по свету скитался,
Красивое — видеть устал,
Но с женщиной той не остался
И в этих местах не застрял.
На них не сменяю легко я
Простой деревушки своей,
Речушки, поросшей ольхою,
Владимирских скромных полей,
И первого, лучшего друга,
Своей не сменяю жены.
Осенняя дремлет округа,
Вокруг — океан тишины.
Листву осыпают деревья,
А в сердце одна и одна:
Навеки родная деревня,
Навеки родная жена!
ПОЭМЫ
Черный омут
1
В могучей ржи, в дремучей ржи
Гуляет кобылица.
Над рожью медленно кружит
Сова — ночная птица.
И так плавны
Ее круги,
Что воздух кажется
Тугим,
Что не понять
Ее полет —
Не то летит,
Не то плывет…
А небо зелено еще,
Еще зарей не тронуто.
Плеснула медленным лещом
Река под Черным Омутом.
Светла
Родная сторона!
Тропа во ржи — как просека.
Большая поздняя луна
Запуталась в колосьях.
И, прочно впутавшись
В траву,
Туманы спят в лугах,
Они уже
Не уплывут
Обратно в берега.
Они стреножены,
И тут,
В густой траве,
Они умрут,
Когда в их туши
Белые
Ударит солнце
Стрелами.
И станут клочья синей мглы
Ползти, бежать во все углы,
Приход предчувствуя
Его.
И станут птицы петь,
И вот
Над рожью выплывет
Оно,
Колосьями
Обрамлено.
Прочна родная сторона,
Поля рассветом тронуты.
Чуть слышно плещется волна
В реке под Черным Омутом.
2
Когда встречаетесь с названьем
Лесов, озер, урочищ,
Вы
Ищите давнего преданья
Полузатерянной молвы.
Река зовется Лебедь.
Каждый
Поймет, за что названье ей.
Когда-нибудь, хотя б однажды,
Она видала лебедей!
Летели лебеди, устали,
Глядит вожак: присесть бы где…
Они из облака рождались
И отражались на воде.
Опять одной речонке слабой
По перелесочкам брести.
Но были лебеди
Хотя бы
К большим озерам по пути!
Зовется круча Соловьихой.
Восход.
Черемухи горят.
И соловьи на зорьке тихой
Друг с другом песней говорят.
Под кручей — омут.
Цвет черемух
Уносят тихие струи
В часы, когда земную дрему
Тревожат только соловьи.
Понятно все.
Но в чем же дело,
Что светлоструйный омут тот
Не светлым все-таки,
Не белым,
А Черным Омутом слывет?
3
Кто знает, как родится слово?
Неоспоримо лишь одно:
Кузьма Кривой из Кочугова
Нырял с бутылочкой на дно.
Ведь испокон молва ходила,
Что в Черном Омуте у дна
Вода похожа на чернила —
Не то синя,
Не то черна.
Для мужика забавы мало
Нырять с бутылочкой во тьму.
Болезнь покоя не давала
И на корню брала Кузьму.
Не то что боль, или ломота.
Или окинуло огнем…
Но изнутри изводит кто-то,
И пьет, и сушит день за днем.
Дивятся люди: в чем душонка…
— Не лихоманка ли во сне…
— Всего скорее лягушонка
Из лужи выпил по весне… —
Не увидал никто воочью,
Чего там было в пузырьке,
Затем, что Кузя только ночью,
Тайком от всех ходил к реке.
Никто не видел тайной влаги,
Никто доподлинно не знал,
Из-под какой такой коряги
Он эту влагу доставал.
Но вот уже молвою стала
О
