Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе

был воскресный день. С самого утра работал Гамихарда; он волоком стаскивал стога с горы вниз, на лужок. Жена и дети помогали ему.

Стояла жара. Земля пылила от сухого сена и грязью оседала на потные тела ребятишек. Ближе к вечеру, закончив дела, семья устроилась у родничка поесть.

На шоссе показалось несколько грузовых машин; они свернули с дороги и притормозили вблизи стогов.

— Здесь все, что ты заготовил? — спросил бригадир у Гамихарды, поднявшегося ему навстречу с сухой корочкой хлеба в руках.

— Да, все.

— Больше нет?

— Нет.

— Сколько стогов?

— Тридцать.

— Двадцать пять мы забираем.

— Почему двадцать пять, мне пятнадцать назначено сдавать?

— Правильно, было пятнадцать, но раз ты не вышел на стрижку, назначили двадцать пять.

— Как могли так назначить — с пяти стогов я и одной коровы не прокормлю. Что с детьми-то будет?

— Как говорю, так и сделаем, — сказал бригадир и велел подогнать машины вплотную к стогам. Погрузив сено в кузов, бригадир с рабочими расселись по кабинам. Гамихарда как-то судорожно топтался на месте, то на детей смотрел, то на груженые машины, и трясся всем телом.

— Поехали, — сказал бригадир.

Грузовики тяжело тронулись.

Гамихарда какое-то время стоял охваченный нервным ознобом, потом безмолвно вытащил из кармана коробок, присел на корточки под одним из оставшихся стогов, чиркнул спичкой.

— Что ты надумал? — вцепилась в него жена.

— Отстань от меня! — Гамихарда оттолкнул женщину и бросил горящую спичку сначала в один стог, потом в другой…

— Все лето спину гнул, и теперь в огонь?! — снова кинулась к нему жена. Женщина сдернула платок с головы и стала сбивать им пламя, но было уже поздно. Пересушенное сено вспыхнуло мгновенно, и желтые языки пламени уже полыхали над каждым из пяти стогов.

Жена Гамихарды стояла простоволосая и плакала. Дети, крепко вцепившись в подол ее платья, все вместе жались у ее ног. Гамихарда стоял и смотрел на огонь. Потом он повел взглядом в сторону выруливающих на шоссе грузовиков и, сорвавшись с места, помчался сломя голову вниз по склону.

Он несся изо всех сил к Арагви. Следом спешила его жена, за женой дети, за детьми — вся деревня. Мы думали — решил Гамихарда утопиться.

К тому моменту, когда мы прибежали к реке, Гамихарда уже успел скинуть с себя одежду, бросил ее на берегу и полез в воду в чем мать родила. Дойдя до середины реки, он нашел омут и погрузился в него по самую шею. Одна только голова торчала над водой.

Отвернувшись от нас, Гамихарда смотрел куда-то в небо; народ уселся на берегу и стал ждать, когда Гамихарда выйдет из воды. Но Гамихарда выходить не собирался.

— Пошли отсюда, похоже, он стесняется нас, — сказал кто-то из стариков и увел с собой людей.

Одна жена Гамихарды и дети остались у реки. Я присел в отдалении на камень.

— Не надумал выходить-то? — окликнула его жена.

Гамихарда не отозвался. Немного погодя жена принялась упрашивать его выйти на берег. Гамихарда и бровью не повел. Ребятишки заголосили все разом.

До самого заката сидел Гамихарда в воде не шелохнувшись. С заходом солнца вся деревня снова сбежалась к реке. Народ увещевал, звал Гамихарду выйти из воды, пугал, что простудится на ночь глядя и чего доброго умрет. А Гамихарде хоть бы что, словно уши ему заложило, он даже не взглянул на людей.

Жена и дети Гамихарды обливались слезами. Последним пришел к Арагви председатель колхоза.

— Бездельник, давай-ка скорее на берег! — скомандовал он.

Гамихарда не стал слушать и председателя.

— Да что с ним переговоры вести, сейчас мы его сами вытащим, — сказал бригадир, ступая в воду. Несколько мужчин последовало за ним.

Увидя это, Гамихарда отдался течению и, проплыв вниз по реке, остановился прямо над самой кручей водопада. Еще один шаг — и пришел бы конец человеку. Мужчины с бригадиром все еще продвигались к нему, но, когда Гамихарда качнулся корпусом в сторону водопада, остановились в испуге: чего доброго кинется вниз головой! — и вышли на берег.

Смеркалось. Народ мало-помалу стал расходиться по домам.

— Надоест, и сам выйдет, — сказал Габриэл.

— Пошли, пошли, как стемнеет, самого на берег потянет, при людях ему неудобно выходить, — сказал председатель, увлекая за собой жену и детей Гамихарды.

Ночная мгла легла так густо, что казалось, исчезло все с лица земли. Один только голос реки отдаленным эхом долетал до деревни.

На рассвете народ вновь собрался на берегу. Гамихарда стоял, наполовину высунувшись из воды, и дрожал. Как только он увидел людей, снова окунулся всем телом в воды Арагви.

— Что же ты не выходишь?! — причитала жена.

— Народ отвлекать надумал, я его… — горячился бригадир.

— Ведь и сам не работает, и людям не дает. Не выйдешь своей волей, милицию позову, — пригрозил председатель и добавил напоследок: — Ну, считаю до пяти, Гамихарда, хватит тебе в воде отсиживаться!

Никого не слышал Гамихарда, никого не видел. Он смотрел во все глаза на восток и ждал восхода солнца. Похоже, продрог.

Полчаса спустя пришел и милиционер.

— Будем выходить или как? — справился он в свою очередь.

Гамихарда молчал.

— Сам выйдешь или помочь? — по-другому повернул вопрос милиционер, но, не получив ответа, стал разуваться.

Гамихарда снова качнулся к водопаду, и народ не пустил милиционера в воду.

— Считай, пять лет ты уже схлопотал, Гамихарда! Это я тебе говорю! — гневно крикнул милиционер и в сердцах даже выпалил в воздух из пистолета.

Взошло солнце. Жадным взором встретил его Гамихарда. Мы снова стали расходиться.

— Без нас скорее выйдет, — сказал председатель, уводя, как и накануне вечером, жену и детей Гамихарды.

Дома