Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

и клыками достает оттуда сигарету. — Серж? — передает коробку проглотившему язык младшему Смирнову.

— Как ты галантен, мой дружок? — Сергей пристраивается к пачке и вынимает свою «долю», затем протягивает мне, а я остекленевшим взглядом пялюсь на то, что он мне предлагает. — Не желаешь, что ли?

— Да, — смаргиваю несколько раз и громко сглатываю.

Я не прочь! Прокручиваю сигарету между пальцев и не могу сосредоточиться на том, что происходит. Голова совсем не варит в нужном направлении, зато мозги на каком-то блядском круге до сверхзвука разгоняются.

— Гришенька, ты сильно напряжен, — хохочет Зверь.

Ну, что сказать? Я чрезвычайно рад, что они расслаблены и, поймав случайно долбаный катарсис, неспешно погружаются в нирвану.

— Ты отошел? — Морозов через зубы произносит.

— От чего?

— Напомнить?

— Будь так любезен, милый, — закуриваю сигарету и, закашлявшись, срочно изо рта ее вытаскиваю. — Махорка? — рассматриваю ярко-оранжевый кончик и шиплю.

— Наоборот. Облегченные, — Смирняга ржет. — Я ведь сердечник…

— И под колпаком у ХельСми, — прыскает Сергей. — Ты подкаблучник, мой сердечный друг.

— Поговори мне тут, браток!

По-видимому, это тот самый психический приход. Ей-богу, театр полнейшего абсурда. Похоже, «мальчики» соскучились по общению, им очень не хватает адреналинового фонтана и эмоционального соприкосновения.

Все бы ничего, да только прищуренный взгляд Сергея как-то слишком донимает. Пока Морозов ржет, братается и рассматривает «миленькие фоточки голых задиков вкусненьких детей» — пиздец, какой чудесный слог у двухметрового старшего Смирнова, — Серж косится на меня, переглядывается и в «переморгай товарища, соседа, кума, свата» играет.

Откинувшись на спинку стула и широко расставив ноги, младший братец осматривает меня с головы до ног. Пока он наслаждается, сверяя, видимо, с полицейской ориентировкой мой живой портрет, я упорно делаю вид, что этого не замечаю. Однако, дождавшись отбытия Зверя и Смирняги на кухню, я наконец-таки поворачиваюсь к нему лицом и, сцепив зубы, почти не двигая губами, цежу:

— У тебя проблемы, что ли?

— Да нет, — ухмыляется Сергей.

— Что ты хочешь?

— Что?

— Чего надо?

— Денег, что ли, попросить? — подкатывает глазки.

— Денег? — со свистом переспрашиваю.

— За ночевку в моем доме, например, да за мои любезные услуги твоему сынку. У него с мозгами все нормально? Он психически здоров или иногда находит?

— Что? — я чувствую, как покрываюсь пятнами, стремительно краснею и с половины оборота завожусь.

— Ну, ну, ну?

— Сколько? — а вот сейчас я сам себя не узнаю.

— Велихов, тебе бы витаминчиков пропить. Уж больно ты резкий. Жизнь, видимо, малина, вот ты и потек, когда вдруг что-то не в ту степь пошло.

— Не пялься на меня! — бухчу и опускаю голову. — В конце концов, это некультурно. Ты дурно воспитан?

— М-м-м? — мычит, будто что-то там обдумывает или предполагает.

Неужели не уверен?

— Все?

— Смотрю и, епрст, в ярких красках представляю, что нас ожидает, — он ерзает на стуле, затем двумя руками подхватывает снизу сидение и, приподняв себя вместе с ресторанной мебелью, подвигается ближе. Да что я вру, он задевает меня своим плечом, а локтем прикладывает сильно правый бок. — Он на тебя похож, да? Петр — истинный Велихов? Такой, как ты? Ну, в смысле, в лучшие и молодые годы? Угу?

— Серж, ей-богу, будь любезен… — мотаю головой, прикрыв глаза, сжав кулаки и не растягивая губы жалкими словами.

— Или у него Шевцовские гены? Я в нем Юрка случайно признал. Царствие Небесное хорошему человеку и мудрому начальнику, но он иногда таким задротом был, хоть и с принципами, естественно. Но то, что Петр не Морозов, это я уже и без тебя догнал. Дядька, между прочим, добрее к нему, чем ты. Ты чего творишь?

— Ничего, — распахиваю глаза и пялюсь на заглядывающего мне в рожу Сержа.

— А в чем тогда дело?

Чего-то как-то я притомился слушать монотонный бред! Сначала — Ната, теперь — хитроскроенный Сергей.

— Иди ты!

— Смотрю в твою зажравшуюся харю и представляю, каким будет зять, когда сильно постареет. Люблю, знаешь ли, фантазировать и в детальках предобрейшую будущность рисовать.

— Мне пора! — пытаюсь встать со стула. Сергей перехватывает и силком усаживает обратно.

— Ты редко к нам сюда заглядываешь, а после визитов уполномоченных скучных личностей в халатах, ведешь себя так, словно в чем-то виноват.

— Мне пора!

— Не сомневаюсь. Проблемы с парнем?

— Нет проблем.

— Угу-угу.

— Слышь ты, — подавшись на него, шиплю, — какого х. я лезешь?

— Надоело, — Сергей зевает и потягивается.

— Надоело?

— Грязь за ним вывозить. Или пусть отвалит от моей цыпы, или двигается в определенном направлении. Я задолбался булочки носить. Мне до сраки лет, а я ухаживаю за собственной дочерью, изображая менестреля или трубадура. Все время путаюсь в понятиях. Неважно! Прими-ка к сведению, Гришаня, любовная лирика совсем не мой стиль. Я специализируюсь на тяжелой музыке и неприкрытых, излишне эмоциональных и напичканных отборным матом текстах. А твой засранец меня, понимаешь ли, уполномочил. Между прочим, грозно! Задрипанный манипулятор и изворотливый провокатор. Так, сука, и сказал:

«Доверяю цыпу только Вам, Сергей Максимович. Вы мой герой!».

Я, конечно, в курсе, что у Сергея по молодости лет были некоторые проблемы с излишней эмоциональностью и запрещенными препаратами. Он алкоголик, если мне сейчас не изменяет память. По-видимому, это рецидив!

— Булочки?

— Хм! — Смирнов оглядывается на приближающихся к нам двух участников крепкого тандема, скроенного на четверых друзей детства. — Готовься к свадьбе, аристократический пердун. В одиночку я такое не потяну. У меня их две. Две девочки, две малышки на выданье, две нежные невесты. И каждой, черт возьми, свадебное платье подавай, банкетный зал и черную карету с вороными фризскими лошадями. Я не рисую деньги, Велихов. Зато каждый месяц внимательно считаю и расписываю свой доход. Так вот…

— М-м-м, — настал, по-видимому, мой черед нечленораздельную чушь нести.

— Законный брак и пусть катятся на все четыре стороны. Где будут жить? Мне абсолютно все равно!

— М-м-м, — а слов по-прежнему как будто нет.

— Я бы их не